Павел Гольдштейн.
К оглавлению
МИР СУДИТСЯ ДОБРОМПРАВДА ВХОДИТ В СЕРДЦЕ ЧЕЛОВЕКА
С человеком любящая жена, с ним его дети, он видит самое заботливое, можно сказать, родственное к себе участие со стороны окружающих его людей, которые помогают ему обставить его быт; плодородящая земля обеспечивает не только всем необходимым, но и более того. Не представится теперь ни малейшего затруднения отделить правду от лжи во всех оттенках подлинной действительности. Но перемена произошла с такой быстротой и неожиданностью, что как-то видится ему все сквозь туман и недоумение. Содержание идеала, наполнявшее его сердце чувством деятельной силы, исчезает из поля его зрения и из его сознания. Он уроженец бывшего еврейского местечка, с детства попавший в русскую столицу и ступивший теперь на Израильскую землю, уже не чувствует себя героем дня, призванным и способным переделать мир, а только всею душою горюет о своей неспособности запомнить две-три самые обиходные фразы древнейшего и вечно живого языка своего народа.
В конце концов, судьба милостива: все слова находятся в словарях и при известном усердии он их выучит. Но, как мудро было замечено одним из великих русских писателей, "каждая мысль, выраженная словами особо, теряет свой смысл, страшно понижается, когда берется одна и без того сцепления, в котором она находится". Нет необходимости доказывать, что Учение наше в состоянии все охватить и все поведать, направляя мысли человека к Божественным вещам. Какое-то особое чувство в глубинах и высотах сознания, которое знают, быть может, только те, кто глубоко ощутил безусловное раскаяние, навсегда заключает ту правду, что предать насмешке или хулению то, что для тебя и для ближних твоих сокровенно, - это невозможно. Всякий может сам представить себе те или иные исходящие из злого сердца злые помыслы в виде злословия, в виде оклеветания Обетованной земли, следствием которого было истребление целого поколения в пустыне. Все, что человек может желать и на что надеяться, - это стремиться стать властелином над своими душевными силами и страстями, приводя их в стройное целое из состояния раздвоенности. Трудно распознается прошлое, когда за одними воспоминаниями встают другие, несовместимые с естественными законами, предначертанными для нас самим Творцом. Но правда недалеко, она здесь, под рукой, она входит в сердце человека, и если, как утверждали наши мудрецы, слова Учения, проникая в тайники сердца и находя их незанятыми, поселяются в них, то злые помышления не имеют власти над ними; если же нет, то человек не в состоянии изгнать оттуда этой ползучей проказы злого помышления.
Что такое проказа? Это заразительная болезнь, которая с неуловимой постепенностью начинает выползать и разливаться по всему организму, заражая сотни, тысячи людей; она переносится самим воздухом от человека к человеку через весьма с отречением от самого важного и нужного, через кочующего из страны в страну} графомана-анекдотчика с задворков Аэропортовской, через тоскующих по известности себялюбцев, через грязь, пошлость, хамство, через рабскую опустошенность, через самое обыкновенное чиновничье равнодушие, с немалой примесью ужасающей нас бестактности и неумения понимать людей и их побуждения.
Казалось бы, что эта заразительная болезнь, разливающаяся по всему духу, по всему людскому существу, отнимает всякую возможность возврата к естественной жизни, предначертанной для нас Всевышним. Есть, конечно, такие слепцы, которые не чувствуют своей болезни, воображая себя вполне здоровыми, и о таких сказано: "путь же беззаконных - как тьма, - они не знают, обо что споткнутся" (Притчи 4; 19).
Есть и такие, что, чувствуя свою болезнь, но, погрязши в ней, не обращают внимания на излечение. Но есть и такие люди, которые, чувствуя себя больными, раскаиваются в том поведении, которое породило болезнь в их организме. Они начинают знать, что говорят, не только в смысле "опытности", но и в ощущении того блага, которое почти всегда вот-вот готово снизойти на землю. Внимание освежилось в определенном взгляде на вещи, и вся жизнь с ее красками, звуками, мыслями, именами приобретает совершенно иной смысл. Человеку становится стыдно за свое непонимание, за свой неглубокий ум, за жалкую кичливость собственным благородством и ему страшно признаться, что он, подобно соглядатаям, "метил только открыть дурную сторону Обетованной земли"1, злословил над молящимися юношами, мужами Израиля и старцами у седых камней святыни еврейского народа, измывался всячески над завещанной Творцом Превечным заповедью "помнить день субботний, чтобы святить его", ядовито разбирал народ свой по ниточке: и жизнь его семейную иудейскую, и обычаи, и традиции, и язык его, и одежду, и походку, и даже самую добродетель его, благочестие, молитву теплую подвергал сомнению, скаля зубы, бормотал о двуличии, о ханжестве, уличал в неравенстве, руководимый прочно заложенной в нем социологической антропологией, а вот теперь, пробудившись и открыв глаза, увидел злобу свою, много злобы и злословия, и всякий раз, думая о будущем, разгадывает уже то, что задолго до него было разгадано мыслящими людьми, а именно, что "высший предел демократии, в сущности, в "Книге Иова". Дальше этого она не может пойти, не пошла, не пойдет.
Хижина и богатый дом...
Тут полная чаша. Это - Иов "до несчастья". И хорошо там, но хорошо и тут. Там благочестие, но и тут не без молитвы. Почему эти богатые люди хуже бедных? Иное дело "звон бокалов"...
Но ведь и в бедной хижине может быть лязг оттачиваемого на человека ножа. Но до порока - богатство и бедность равночастны.
Но после порока проклято богатство, но проклята также и бедность.
И собственно вместо социал-демократии лежит старая, простая, за обыденностью истина: "ее же не прейдеши": Живи в богатстве так просто и целомудренно, заботливо и трудолюбиво, как бы ты был беден".2
Надо же, наконец, понять, что в зле и от зла не могут возникнуть те справедливые отношения, которые объединяют одного человека с другим, а из восстания самых темных и уродливых чувств обиды, зависти, злобы не может проявиться коллективный дух душевной чуткости, душевного благородства, вспомоществования, высокой степени озабоченности сохранением благороднейших наследственных иудейских благ - постоянной преемственности духовной жизни в коллективном благоденствии.
Сердце, в конце концов, осуществляет свое право быть добрым, и человек, следуя голосу сердца, приемлет негативную и позитивную сторону жизни, потому что они неразрывно между собою связаны не обманчивым социальным покровом, а более глубокой общностью собственной судьбы каждого израильтянина, когда каждый из нас видит, что Всевышний для нас сделал и делает.
1 Талмуд, Сота 34 а.
2 В.В. Розанов. «Опавшие листья». Избранное, стр. 239-240. Изд. А. Нейманис, 1970г.