Павел Гольдштейн.
МИР СУДИТСЯ ДОБРОМ

К оглавлению

ТРЕВОГА СОВЕСТИ

Смотреть опасности в глаза, не уменьшая серьезности отношения к жиз­ни, не наклоняясь к истерике и сохраняя мужественную добросердечную кротость к слабости ближнего своего - о, какой это драгоценный дар. Чут­кость лечит души, может быть не каждую, но более глубокие. Многим приш­лось очень тяжко. И Богом, и жизнью многое им зачтется, что было у них не так.

Человеку больно. И эта душевная боль намного страшнее физической. Тревога - богаче покоя. Особенно тревога совести. Она вырастает из боли. Человеку больно, но над его поникшей головой безжалостно, бесчеловечно морализует именно тот, кто, позволяя себе анализировать чужие проступки, непоколебимо уверен в своей моральной изворотливости.

Человеку больно, но нам не дано видеть каждый час его страданий. Он хо­тел бы отряхнуть с себя все то, против чего у него не было сил устоять. Есть кающиеся люди, благочестие которых становится еще ценнее оттого, что они подвергались греху, так что они, по мнению наших мудрецов, выше благо­честивых, никогда не испытавших греха. Ничто сущее не могло бы сущест­вовать, если бы оно не надеялось на милосердие и в первую очередь это от­носится к невообразимым мукам народа Богом избранного. „Уврачую отпа­дение их, возлюблю их из милости", как сказано у пророка Осия (14;5).

Это квинтэссенция веры. Если у человека нет трепетности ни на один сан­тим, если его надежда только в том, чтобы не упустить свой „шанс" в жиз­ни, ему нечем жить, так как его трещина доверия обнаружила внутри его что-то ужасно маленькое, что-то сердечно недоразвитое, что-то очень бесплодное.

Будем ли мы озираться кругом, или заглянем в себя, зло со всех сторон бросается нам в глаза. Вполне уместны при этом были бы слова, вложенные Оскаром Уайльдом в уста одного из действующих лиц его пьесы: „Нет, я не пессимист. Да я не знаю толком, что такое пессимизм. Но я хорошо знаю, что понять людей можно, только если иметь к ним милосердие. Потому что любовь, а не немецкая философия, - основа жизни".

Несомненно и то, что любовь, не кривляющаяся, не жеманная, а лишь про­стая, человеческая потребность в любви как-то почти всегда развивалась ру­ка об руки с наипростейшим упованием на высшее милосердие. Чем ты сам милосерднее, тем легче тебе сказать - спасибо за все! - Ибо как сказано у пророка Зехарья (4,6): ,,Не силою, не крепостью, но духом Моим, гово­рит Господь Цеваот".

Человека, сохранившего чистоту чувства в окружающем его мире, населен­ном людьми с помутненным разумом и притупленными чувствами, незачем убеждать в том, что, не страшась никого, он может с уверенностью уповать на Того, кто сделает для него самое лучшее только из благодеяния и милости. Пути же Провидения в тех необозримых мирах, откуда измеряются време­на и сроки. И не в наших силах уразуметь даже части их. Душа учится уз­навать себя, когда доверчиво повинуется велению Божьему.

Но не от всякого можно принять жертву. Есть души мира Каинова, перед которым невидимая рука чертила огненные письмена. Но мир Каинов стер их, не попытавшись даже постигнуть их смысла.

„Казаться, а не быть" - вот, полный своекорыстия и притворства девиз окружающего Израиль Каинова мира. Поистине сказано, что есть преступле­ния и впечатления, которые не подлежат земному суду. Нашим же судом должна быть наша совесть, то есть судящий в нас Всесвятой.

Тысячекратно, в любую минуту, в раскаянии и исправлении, в томлении и в муках, в мужестве и страхе, в утратах и приобретении наблюдаем мы ту мощь народа Богом избранного, которая приводит к добру из попрания его. И это есть своего рода великая нравственная проекция, где идеалы, а не отдельные проступки людей, должны быть возводимы в нравственную нор­му жизнеустроения, ибо поступок каждой отдельной личности может ведать только Всесвятой. Нас же формирует глубина откровения нравственного духа, подобная покаянным псалмам царя Давида. Эта глубина испытывает наше человеческое достоинство и определяет нашу готовность не только перед жиз­нью, но и перед смертью.

Семья слишком свята, чтобы возводить на нее клевету. Но миру плевать на святость. И вот „Великий в советах и славный в действиях Всесвятой", чтобы показать через нас величие свое в высоком образе борьбы и долга под­вергает испытанию веру нашу и готовность нашу «Всем сердцем своим и всею душою своею" исполнить волю Его.

,,И было после свершений этих Всевышний испытал Авраама и молвил ему: Авраам! И тот сказал: вот я! И Он призвал: возьми сына твоего, единст­венного твоего, который любимый твой Ицхак, и иди себе к земле Мория, и вознеси его там целиком в жертву, на одной из гор, о которой скажу тебе"1.

Собери все свое мужество человек! Самое страшное, что только можешь ты испытать, вот оно!.. Вот оно то, невероятное, когда кажется, что во всей все­ленной нет для тебя ни света, ни тьмы.

Хорошо, когда подобно отцу нашему Аврааму носишь с собой в душе голос Того, который говорит тебе: - не бойся, в конце пути ты увидишь акт благово­ления, и тогда поймешь значение его в мере любви, из которой он проистекает и без которой нельзя жить человеку. И когда просит человек объяснить, где правда и где справедливость, видя как все враждебно несправедливо кругом, надо ли объяснять во всей определенности и ясности, что „правда возникает из земли и справедливость смотрит с небес".2


1 Бытие 22; 1,2 (Перев. П.Г.).

2 Псалм 84; 12.