МАХАНАИМ - еврейский культурно-религиозный центр


К оглавлению

ПРИШЕЛЕЦ И ПОСЕЛЕНЕЦ

Целостность и раздвоенность личности
В чем своеобразие иудаизма
Противостояние Яакова и Эсава

Первый патриарх, Авраам, так представился жителям Ханаана: "Пришелец и поселенец я у вас" (Бытие 23:4). Но разве эти два термина не исключают друг друга? Человек может быть либо пришельцем, чужестранцем, либо местным, гражданином страны. Как же Авраам мог претендовать на обе эти роли? Мы полагаем, что определение, данное Авраамом своему двойственному положению, как нельзя более точно описывает историческое положение евреев, проживающих, как правило, в окружении людей, подавляющее большинство которых — невреи. Авраам был жителем Ханаана, как и все его население. Он делил с ними заботы о благополучии общества, копал колодцы, вообще всячески содействовал развитию страны и был абсолютно лоялен по отношению к ее правительству и государственным учреждениям. Авраам был здесь нормальным гражданином, патриотом среди патриотов. Тем не менее, существует и другой, религиозный аспект этой проблемы, и в этом аспекте Авраам считал себя чужаком, пришлым. Солидарность Авраама с его согражданами, его отождествление себя с ними в области светской жизни, никак не подразумевали его готовности отказаться от своеобразия его религиозных взглядов. У него другая религия; те истины, которыми он руководствуется, те законы, которые он соблюдает, особенности его восприятия ставят его особняком в окружающем его обществе. В этом отношении Авраам и его потомки всегда были и будут "чужаками".

Целостность и раздвоенность личности

Личность еврея имеет несколько сущностей. С одной стороны, он входит в более общую семью — человечество, а с другой, у него есть его еврейство, которое отделяет его от всех остальных. Каждая из этих ипостасей накладывает на него определенную ответственность. Как гражданин плюралистического общества, еврей принимает на себя социальные и политические обязательства содействовать общему благосостоянию и бороться с такими общими для всех бедствиями, как голод, падение нравов, болезни и внешние враги. Каждый раз, когда под угрозой оказывается свобода, достоинство или безопасность человеческой жизни, мы вправе рассчитывать на то, что все люди, независимо от их этнических разногласий, поднимутся, как один, разделив между собой бремя ответственности. Общие тревоги отметают границы любых различий.

Много лет назад пророк Иеремия обращался к евреям — жителям Вавилона: "Так говорит Господь Воинств, Бог Израилев:... Ищите мира для города, в который Я изгнал вас, и молитесь за него Господу, ибо в благополучии его и вам будет мир" (29:4-7).

В дни Талмуда Шмуэль из Неhардеи сформулировал правило: в делах гражданских закон страны, в которой мы живем, не менее обязателен для евреев, чем религиозные заповеди (Гитин106). Даже во времена жестокого гнета Рима рабби Ханина предписывал: "Молитесь за благополучие страны, ибо если бы не страх (государства), люди бы глотали друг друга живьем" (Мишна Авот 3:2).

Однако у еврея есть еще нечто, что отличает его от всего остального человечества: это договор с Богом, который был заключен на горе Синай более трех тысяч лет тому назад. Вся еврейская история осмысленна только в терминах соблюдения этого договора, в соответствии с которым еврейскому народу во всех его поколениях вверено специфическое религиозное наследие и национальная судьба. Эта ипостась связана с ответственностью евреев перед Богом и с особенным образом жизни; и то, и другое неизбежно приводит к отделенности евреев от неевреев. Эта черта скорее выделяющая, чем объединяющая. Как собратья по человечеству, еврей и нееврей оба являются членами открытого братства. Однако евреи нередко вынуждены противоборствовать окружающим, и настаивать на своем праве на особенность, и оберегать свое достоинство. Политическая и социальная структура общества не должна касаться тех религиозных, культурных и социальных особенностей жизни евреев, которые они считают необходимыми для сохранения своей обособленной сущности. Здесь акцент ставится не на сходстве, а на отличии, не на общности, а на отделенности.

Попытки сохранить обе эти сущности неизбежно приводят к возникновению некоторого напряжения. Многие евреи придерживаются мнения, что в нашем отношении к другим вероисповеданиям невозможно совместить позиции универсализма и избранности. Совершенно нелепо, утверждают они, говорить об общности в мирских вопросах и в то же самое время, делая "поворот кругом", настаивать на нашей обособленности и несовместимости в религиозной сфере. В поддержании такой двойственной позиции есть нечто противоречивое, некий психологический диссонанс. Они ощущают внутреннюю потребность выбрать что-либо одно: "либо будь человеком, либо будь евреем"; при этом очень часто центр тяжести их интересов смещается в сторону секулярной действительности. Они становятся страстными поборниками гуманистических и филантропических идей и со всем жаром присоединяются ко всякого рода начинаниям, направленным на укрепление и развитие моральных и эстетических моментов нашей жизни, пренебрегая при этом теми духовно-религиозными элементами, которые имеют отношение как к еврейскому народу вообще, так и к нам лично в частности.

Среди этих защитников "целостной" личности можно встретить немало таких, кто относится к своему историческому наследию с неизменной и нескрываемой гордостью. Тот факт, что они полностью ушли в мирские дела, никак не влияет на их связь с еврейством. Тем не менее, они часто бывают склонны к тому, чтобы найти для своего еврейства новое выражение, в более универсальных терминах, несколько смазав при этом те или иные его выделяющиеся черты так, чтобы оно уже и не очень-то отличалось от верований окружающего большинства. Предлагаемые ими в рамках иудаизма новые формулировки теологических определений и ритуалов имеют тенденцию сделать менее заметными религиозные отличия, которые рано или поздно могут оказаться непреодолимыми барьерами для полной социальной и политической интеграции.

Подобное искаженное представление о собственной личности недвусмысленно свидетельствует о трусости и самообмане. На самом деле, обе вышеупомянутые ипостаси вполне совместимы, а в большинстве случаев ни от одной из них нельзя отказаться. Секуляризированный еврей, отрицающий или искажающий свою веру, приобретает доступ в окружающее его общество и возможность полностью раствориться в нем за счет собственной чести. Во всех этих попытках отказа от своих корней и от своей души есть что-то нечистоплотное. Они не проходят бесследно для психики. Как правило, они редко удаются. Пока эта группа заявляет направо и налево о своей чисто общечеловеческой позиции и о своем отходе от всех узкорелигиозных приверженностей, нееврейский мир без малейших колебаний продолжает относить всех евреев, в том числе и ассимилированных, к отдельной и четко определяемой группе с некоторыми, только для нее характерными, целями и заботами. Представление о гуманности, общей абсолютно для всех, является утопическим идеалом, осуществимым в полной мере лишь в редчайших случаях.

В чем своеобразие иудаизма

С момента своего возникновения иудаизм резко отличался от всех других верований. В нем нашли свое воплощение те идеи, образ жизни и надежды на будущее, которые выделяли еврейский народ из всех прочих общностей людей. Даже такой весьма недоброжелательный наблюдатель, как Валаам, был вынуждено характеризовать евреев как "народ, который живет отдельно и между народами не числится" (Числа 23:9).

Можно назвать три основные отличительные особенности, без которых иудаизм утратил бы свою сущность.

Заповеди. Это мицвот, императивы поведения, уходящие корнями к Божественному Велению. В точном виде они сформулированы в Галахе, еврейском Законе; на протяжении веков они были кодифицированы Мудрецами Торы. Эти заповеди очень дороги для соблюдающего Закон еврея, они отражают таинственную внутреннюю связь между Израилем и Богом. В них содержатся полные смысла намеки и эмоциональные обертоны, понятные только самим участникам заключенного когда-то договора. Было бы ошибкой полагать, что мицвот эквивалентны ритуальным обрядам других религий. Точно так же было бы неправильно объявить эти мицвот уже не обязательными для нашего времени, так как это равносильно отказу от изначальной и внутренне присущей иудаизму исключительности. В основе подобных проявлений редукционизма всегда можно безошибочно угадать элементы вольного или невольного жульничества.

Доктрины. С точки зрения иудаизма, все входящие в него догмы и понятия представляют собой безусловные истины, естественно вытекающие из Традиции Торы, истины, справедливость которых в конечном счете опирается на признание Божественного начала. Наши теологические и философские предпосылки отражают собой чисто еврейский взгляд на мир; мы бережно сохраняем их на протяжении веков, вопреки попыткам разубеждения, высмеивания и издевательств. Наша насчитывающая тысячелетия история не дает нам права пересматривать сегодня эти освященные веками взгляды, выменивая основные принципы нашей веры на иллюзорные возможности установить добрые отношения между различными вероисповеданиями. Это было бы предательством по отношению к нашей великой Традиции и, кроме того, абсолютно бесполезно с практической точки зрения. Рабская готовность торговать своей внутренней сущностью никогда не вызовет у тех, с кем мы сталкиваемся, уважения к нам. Только непоколебимая и решительная позиция, отражающая безоговорочность наших обязательств перед Богом, наше чувство гордости за то, что мы — это мы, ощущение избранности произведут надлежащее впечатление и на другие религиозные сообщества.

Надежды на будущее. Иудаизм предощущает и страстно ждет прихода Мессии, подтверждения избранности и ислючительности еврейского народа, объединения в Святой Земле всех рассеянных по белу свету, восстановления Храма, всеобщего признания этического монотеизма и установления мира на всей земле. На протяжении бесчисленных веков, в периоды испытаний эти надежды поддерживали нас. Они объединяются термином "эсхатологические ожидания", поскольку они олицетворяют наши представления о будущем, которое мы предчувствуем с уверенностью и возвышающей нас надеждой. В других религиях эсхатологические ожидания находят свое выражение в других терминах.

Принятие иных религиозных обрядов, расшатывание непрепожных истин наших догм и искажение наших эсхатологических ожиданий стало бы концом великого религиозного опыта нашей истории, насчитывающей четыре тысячелетия.

До сих пор мы критически высказывались по поводу защитников позиции единственной ипостаси, отдающих предпочтение общему гуманизму за счет своей еврейской сущности. С тем же правом можно поставить под сомнение и узкую ограниченность тех, для кого их еврейство полностью исключает всяческий интерес к глобальным общественным проблемам и кто совершено изолирован от всего, что выходит за рамки их непосредственной жизни. Впрочем, справедливости ради следует заметить, что эта самодостаточность нередко может быть объяснена тем, что нееврейский мир за истекшие века вытеснил живущих в нем евреев на задворки жизни, окружив их презрением, исключив их из числа тех, кому предоставляются равные гражданские права и равные возможности; еще совсем недавно считалось, что евреи лишены благородных инстинктов и творческих способностей. Вряд ли можно взваливать на евреев ответственность за подобную жестокость и слепоту, исключающие для них всяческую возможность объединиться с окружающими стремлении к дальнейшему общественному прогрессу. В условиях равноправия евреи всегда с готовностью делают все, что в их силах, для выполнения Божественного замысла "наполняйте землю и овладевайте ею" (Бытие 1:28). Как доказывает пример большинства современных стран Запада, евреи, когда им была предоставлена такая возможность, содействовали благосостоянию человечества в гораздо большей степени, чем это можно было бы ожидать от столь малочисленной группы населения.

Противостояние Яакова и Эсава

Встреча Яакова и Эсава через двадцать лет после расставания толкуется нашими Мудрецами и комментаторами как образец для подражания для всех будущих поколений евреев в их отношениях с другими сообществами. Много лет тому назад братья расстались при весьма взрывоопасных обстоятельствах, и вот теперь, когда время, как хотелось надеяться, притупило взаимные обиды давних противников, им предстоит новая встреча. Бросается в глаза напряженный тон изложения: "И приказал (Яаков) первому (пастуху), сказав: Когда встретится тебе Эсав, брат мой, и спросит тебя, говоря "Чей ты? и куда идешь? и для кого эти (стада) пред тобой?", то скажешь: "раба твоего Яакова; это подарок, посланный господину моему Эсаву; вот и сам он (Яаков) за нами" (Бытие 32:18-20).

Яаков предвидел, что Эсав будет задавать вопросы о нем самом и о его семье, когда он подойдет к Ханаану, дабы поселиться там.

"Чей ты?" — Кому ты поклялся в верности?; "и куда идешь?" — К чему ты стремишься и чего ищешь для себя в будущем? Кто твой Бог и как Он велит тебе и твоим потомкам жить и подчиняться Ему? Эти два вопроса касаются духовной сущности Яакова, его души. Именно потому Яаков приказал своим представителям отвечать независимо, ясно и точно, что их души, их личности, их метафизические сущности, их духовное будущее и социальные обязательства никого, кроме Яакова, не касаются. "Они раба твоего Яакова", и никакая человеческая власть не должна вмешиваться, пытаясь разорвать ту вечную связь с Богом, которая была закреплена в договоре с Авраамом.

Однако Яаков ожидал, что Эсав задаст также и третий вопрос: "И для кого эти (стада, подарки и т.д.) пред тобою" - Готов ли ты вложить свои силы, свои таланты и материальные ресурсы в дело улучшения материального и культурного состояния всех людей вообще? Готов ли ты отдать своих быков, коз, верблюдов и буйволов? Согласен ли ты платить налоги, развивать и индустриализировать страну? Этот третий вопрос направлен на мирские стороны жизни. Яаков велел своим посланникам ответить на этот вопрос утвердительно: "Это подарок, посланный господину моему, Эсаву". Да, мы с готовностью примем участие в любом гражданском, научном или политическом начинании. Мы чувствуем себя обязанными содействовать нашими творческими талантами обогащению общества и быть активными и полезными гражданами.

Это наставление, переданное нам через века Яаковом, в наши дни имеет особенно большое значение, потому что именно сегодня, спустя многие века разъединения, все чаще предпринимаются те или иные шаги к сближению. И вновь, хотя и в неявной форме, слышатся те же самые вопросы: "Чей ты? и куда идешь? и для кого эти пред тобою?". Насчитывающая тысячелетия история требует от нас, чтобы мы отважно вышли навстречу этим вопросам и дали те же самые ответы, которые были вложены в уста посланников Яакова почти четыре тысячи лет тому назад.