Жить с душой

На столе были навалены детские кубики, а вокруг расположились ученики с мольбертами.

- Напоминаю, - сказал  Миша, - постарайтесь выбрать место так, чтобы вам не мешала собственная тень, и чтобы ваша тень не мешала товарищам. А кроме этого, конечно, каждый должен выбрать ракурс, в котором, по его мнению, композиция выглядит наиболее выразительно.

Тамара пожала плечами и осталась на месте. Джордж озабоченно оглянулся - проверить, не мешает ли он кому. Том бродил вокруг кубиков, нагибался, становился на цыпочки, скреб карандашом в затылке. Наталья же  повертела свой мольберт туда-сюда, вперед-назад, и в результате оказалась на том же месте, где была сначала.

Минут двадцать все рисовали сосредоточенно. Как обычно, рисунки мало походили друг  на друга. У Натальи выходило фантастическое панно, на котором кубики напоминали кристаллы или самоцветы. Том, обожающий лестницы, ухитрился-таки выбрать ракурс, на котором кубики складывались в ступеньки. Миша подошел к Тамаре и присвистнул:

- Ого,  с тобой что-то происходит, Тамара. А?

Трое учеников, до этого целиком погруженные в собственную работу, подняли головы.

Тамара пожала плечами:

- Ничего особенного.

Миша продолжал размышлять над ее рисунком, а ученики, вежливо толкаясь, собрались за его спиной.

«Ну, ты даешь», - сказал Джордж.

«Шикарные развалины, это не башни близнецов?», - осклабился Том.

А Наталья заключила: «Ой, кого это ты там завалила?»

На рисунке Тамары детские кубики превратились в зловещую груду, из-под которой что-то виднелось - то ли слабый луч света, то ли край платья, прижатый камнем. На самом деле, это был просто честно срисованный солнечный блик. Но с рисованием всегда так - не знаешь, что выйдет в результате.

«Знаете, что, я пойду домой» - сказала Тамара. И никто ничего не возразил.

Она устало сложила свои вещи, кивнула всем на прощанье, и вышла.

От студии до дома было очень близко, минуты две ходьбы. Но Тамаре этот путь казался нескончаемым. Ноги не хотели двигаться, в спине было отчетливое ощущение протеста против всякого движения вообще. Каждый шаг давался с трудом, и страшно было думать, что потом еще придется подниматься по лестнице на третий этаж.

Ступенька за ступенькой. Тамара волокла себя вверх и размышляла, о том, куда деваются иногда все силы. Вполне могло бы случиться так, что сейчас бы она вместе со всеми карабкалась в гору. Гора эта раз в двадцать, нет, в сорок раз выше всей лестничной клетки. И круче. И ступенек нет. Но было бы весело и легко. И не казалось бы, что каждая нога весит по тонне. Тамара попыталась представить себе, что она просто лезет в гору, что она в походе, вместе со всеми, как и планировалось. Ничего не получилось. Лестничный пролет отказывался превращаться в дикую природу. Она остановилась отдышаться, прислонилась к стенке. Всего один этаж остался, и ведь можно опереться о перила, никто же не видит. Последний этаж.

Да. И зачем она пошла сегодня рисовать? Как это ужасно, что личное помимо воли раскрывается всем на обозрение, стоит только взять в руки кисти.

Ну, вот мы и дома.

Кухня с кучей немытых чашек, сваленные на ковер книги.

- Мне на все наплевать. Я сейчас закрою за собой дверь и лягу. И все остальное останется снаружи.

Тамара открыла дверь в спальню и остановилась в замешательстве. На подоконнике сидела, болтая ногами, симпатичная пухленькая блондинка, и жевала печенье, ухитряясь одновременно сохранять выражение грусти и обиды на кругленьком личике.

Первой мыслью  Тамары было: «О, опять я куда-то вляпалась, этажом, может быть ошиблась?» И она даже начала извиняющимся тоном: «Простите, пожалуйста, я случайно к вам…», - одновременно соображая, что никак она не могла перепутать этаж, и что квартира - она точно ее, Тамарина, и ее же - разбросанные на ковре книжки и немытые чашки. Но блондинка сама вступила в разговор и возразила:

- И вовсе не ты ко мне, а это я  у тебя. 

Тамара решила отложить на потом выяснение вопроса, как эта, незнакомка попала к ней в дом, и вежливо спросила:

- А по какому, собственно, делу?

Гостья надула губки:

- И она еще спрашивает, по какому делу. Сама завалила меня, куда же мне теперь деваться?

Что-то смутно странное и даже несколько пугающее было в этом ответе. Тень понимания скользнула где-то в глубине сознания, и исчезла. Тамара решила подойти с другой стороны.

- А кто вы такая, извините за вопрос?..

Блондинка качнула ногой, и, откусив еще кусочек печенья, высказалась:

- Ну, я - это ты.

«Бред какой, -  подумала Тамара. - Наверно, она чокнутая. Или это со мной что-то неладно?»

Спорить с таким безумным высказыванием было бессмысленно, но, тем не менее, Тамара попыталась возразить:

- Ну, как же ты можешь быть я, если ты на меня даже совершенно не похожа?

- Ах, Боже мой, - воскликнула гостья, - ну какое значение тут имеет внешность?

Голова у Тамары болела. Происходящее не укладывалось ни в какие рамки и жутко ее раздражало. Но стоять в дверях тоже было глупо, она бросила сумку в сторону и села на диван.

- Хорошо, - устало сказала она, - ну допустим ты -  это я. Очень приятно было познакомиться, а теперь не можешь ли ты просто уйти? Я устала, мне хочется спать. Может быть, мы поболтаем с тобой в другой раз?

Блондинка вытащила из пакетика рогалик, густо обсыпанный сахарной пудрой, и надкусила его, причем пудра осталась на ее губах и просыпалась на платье.

- Вкусный, - порадовалась она, и протянула пакетик Тамаре,  - вот попробуй!

- Спасибо, не хочу, - привычно отмахнулась Тамара.

А блондинка продолжала:

- Ну, как ты не понимаешь? Я никуда не могу уйти. Ты меня завалила этими своими кубиками.

Картина стояла у Миши в студии. И не было никакой логики в том, что из-за этой картины какая-то блондинка оказалась у Тамары в спальне и никак не может отсюда выбраться .

- А если я тебя подтолкну, может, все-таки, удастся? - ехидно спросила Тамара. Быть вежливой не было ни сил, ни желания.

- Ну, пожалуйста, - радостно согласилась девушка, - попробуй. Только мне кажется, что не выйдет все равно.

Она соскочила с подоконника и отправилась к двери. Тамара неуверенно поплелась следом. Одно дело - угрожать человеку, что вытолкаешь его в шею, а другое - попробовать реализовать это на деле.  Может для этого надо посильнее разозлиться? Но Тамара не была зла. Она просто чувствовала себя безмерно усталой и больше всего на свете хотела остаться одна.

За полметра от двери толстушка остановилась и повернулась к Тамаре:

- Вот, только досюда, а дальше никак. Давай, не стесняйся, попробуй меня толкнуть.

Тамара попробовала. Она сначала легонько нажала на плечо незнакомки, потом сильнее, потом уперлась ей в спину двумя руками. Но та не качнулась ни на миллиметр. Ощущение было такое, что девушка стоит вплотную к стене.

Реальность вещь очень зыбкая, малейшая мелочь может ее поколебать. Стоит лишь чему-то необъяснимому вторгнутся в привычный реальный мир, и сердце моментально наполняется страхом. Само по себе явление может быть совершенно незначительным и абсолютно безопасным для здоровья и благополучия, одна лишь его  необъяснимость моментально грозит разрушить привычную нам картину и потому пугает. Сегодня у тебя выросла стена посреди квартиры, а завтра, может быть, разверзнется пропасть перед твоими ногами.

- Вот видишь, я же тебе говорила, -  проворковала блондинка, - я не нарочно. Мне самой тут у тебя не очень нравится взаперти. Но если уж никуда мне от сюда не деться, может, кофе попьем, а? Я сварю.

Девушка  продвинулась на кухню, открыла шкафчик и вытащила оттуда пакетики с кофе.

Пакетиков было много. Их приносил Боб на пробу. Он вообще любил пробовать новое - новые сорта кофе, новые вина, новые кафе, новые знакомства…  Тут Тамара заставила себя остановиться.

Блондинка тем временем со знанием дела понюхала содержимое пакетиков, а потом насыпала в кофемолку немного из одного и немного из другого. Помолола полминуты, заглянула внутрь, критически размяла кофе между пальцами и снова поставила молоть.

Тамара вернулась в комнату.

- Только со мной почему-то случаются всякие глупости. Незнакомые блондинки, непонятные стены в салоне. Я не хочу ничего, никого  видеть, ни с кем  говорить, ничего знать.

Она села на диван и закрыла глаза. Представила себя раковиной.

- Наверху на поверхности моря может быть ураганы и бури, а я лежу тут у себя в тишине, процеживаю воду сквозь створки, выращиваю свою жемчужину, и знать ничего не знаю. Все это выкрутасы, фокусы, кто-то решил приколоться, но мне наплевать на все…

В комнате сильно и приятно запахло кофе. Тамара открыла глаза. Две чашечки кофе стояли на тумбочке, а толстушка со своим пакетиком устроилась на полу.

- Вот, пирожное, наполеон - вкусное, возьми, - сказала она и протянула Тамаре пакетик.

Тамара машинально сунула руку в бумажный пакет и вытащила пирожное. Оно было высокое, все пропитанное заварным кремом и обсыпанное крошками. Так и просилось в рот. Тамара откусила кусочек.  Вкус был самый правильный, сладкий, но не слишком. Нежный необыкновенно «наполеон» просто таял во рту. Блондинка достала и себе такой же.

- Удачный на редкость, - похвалила она.

У Тамары не было сил разбираться в смысле происходящего. Проще же плыть по течению, и вести себя, как придется. Пусть будет, что будет.

- Послушай, спросила она, - а как тебя мне звать-то. Хоть ты, допустим и вправду я, но, может, имя у тебя какое другое есть. А иначе мы запутаемся.

- Зови меня Рухама, если это, конечно, тебе подходит. Можно и Рохи, сокращенно то есть.

Тамара жевала пирожное, пила кофе и смотрела в окно. Там стремительно темнело, хотя еще угадывались силуэты домов и наискосок пролетали сухие листья. Капли дождя висели на стекле.

- Задерни занавеску, если тебе не трудно, - попросила Тамара.

Рухама встала, задернула занавески и снова уселась на прежнее место на подоконнике.

- Послушай Рухама, а что это значит вообще, что ты – это я?

- Ну, в общем, - начала Рухама объяснять, наморщив лоб и болтая ногой, - я, в некотором роде, твоя душа. Поэтому обычно меня, конечно, не видно. Но поскольку я оказалась в такой критической ситуации, то вот и стала видимой. То есть, - спохватилась она, - ты не подумай, что это я нарочно. Просто от безвыходности положения что-то такое со мной произошло, и вот, пожалуйста. Я и сама удивилась, когда ты меня увидела.

- Не может такого быть, - устало сказала Тамара, - я не верю в существование души.

- Это не страшно, -  тут  же парировала Рухама, - зато я в тебя верю.

- Но какая связь, - упиралась Тамара, - ведь мы совершенно разные, и по фигуре и по цвету волос. Ну, просто ничего общего.

- Опять ты за свое. Не надо так зацикливаться на внешнем виде. Я не отрицаю, что есть в этом какой-то смысл, но какой - сама не знаю. Может быть, ты в глубине души блондинка, а?

- Нет, - решительно отвергла Тамара, - ни в коем разе. Никогда не мечтала, ни сном ни духом, честное слово.

 - Ну, не знаю. Ну, может быть, мы обязаны быть разными, для равновесия. Все же материя и дух в каком-то смысле противоположны, это же ясно. Так что вполне может статься, что мы друг для друга вроде негатива фотографии.

- Равновесие… Ну, пусть. А как объяснить, что ты, существо духовное, все время что-то жуешь? Ведь такое действие душе как бы не очень пристало.

- Пристало, пристало. Мои пирожные - все исключительно духовные. В них ничего материального нет. Только вкус, запах, цвет, желание и вдохновение.

- Очень удобно, и не полнит, наверное, - усмехнулась Тамара.

- Полнит, конечно, - ответила Рухама со вздохом, - но наполняет духовностью, так что это  не так уж и страшно.

- Ну, допустим, - устало сказала Тамара, - все так: ты моя душа, а я и вправду тебя завалила. Но что я могу сделать, как я могу помочь тебе выбраться? Ведь ты не останешься тут у меня жить навсегда?

При одной мысли об этом Тамару передернуло.

- Придется разбирать завал, сказала Рухама, и пожала плечами, - другого выхода не вижу.

Она снова заглянула в пакетик. Похоже, он был совершенно неисчерпаем, поскольку, запустив туда руку, Рухама всегда вытаскивала что-то новенькое. В этот раз появилась большая горсть засахаренных орехов.

- Итак, - сказала Рухама, - начнем с Майи.

- Какое мне дело до Майи, - возмутилась Тамара. - Какая связь?! Я знаю об этой Майе с самого начала. Я догадалась обо всем с первого раза, как о ней услышала, то есть, вернее сказать, когда о ней НЕ услышала от Боба. Я знаю ее запах. Я знаю ее вкусы. Но мне было всегда безразлично, ты слышишь? Я не ревнива.

- Да, - подтвердила Рухама, качая головой, - ты не ревнива.

- Но я очень хотела пойти в этот поход. Я сама его придумала и организовала. Мне и в голову не могло прийти, что Боб решит пригласить Майю. Просто не представляю, что он думал себе, в самом деле.

- А что, - спросила Рухама, - вы бы там передрались?

- Да не в этом дело. Что мне с ней драться? И, скорее всего, она нормальная и симпатичная, у Боба всегда был хороший вкус.

- Почему же ты не поехала?

- Ага, представить только себе, как все ребята будут пялиться на нас и размышлять, кто из нас лучше, и сравнивать в уме. С какой стати? Я не хочу весь поход только и думать о том, чтобы не ударить в грязь лицом, чтобы не оказаться слабее или глупее. И Боб…

- Что Боб?

- Как он мог так обрадоваться тому, что я не поеду?

- Но ведь он уговаривал тебя передумать.

- Да, но я-то видела, что он страшно рад. Лучше бы он ушел совсем, и тогда было бы проще.

- Мужики - они такие, - покачала головой Рухама, разгрызая очередной орешек, - хотят себе всех сохранить на всякий случай.

- Я думала сама уйти. Но хлопать дверью - это так пошло. И потом, с какой стати. Мне же было с ним совсем неплохо. Эта Майя, она мне совсем не мешала, пока…

- Пока не заняла твоего места.

- Ну, наверное, можно сказать и так, - вздохнула Тамара, - А с другой стороны,  хочешь-не хочешь, а мужик постепенно завоевывает какое-то место в твоей душе… -  она покосилась на Рухаму, -  то есть это, наверное, тебе должно быть понятно лучше, чем мне.

- Угу, - согласилась Рухама, стряхивая крошки с платья, как же, как же, нам, душам, это совершенно понятно. Может, музыку поставить какую-нибудь, все равно сидим?

Она подошла к стойке с дисками, выбрала один и вставила в проигрыватель.

- Ой, «Болеро» Равеля не надо, пожалуйста, - взмолилась Тамара.

- Да? - удивилась Рухама. - А я думала, что тебе нравится. Оно такое бодрящее. Ну, хорошо, тогда может что-то нежное такое, сентиментальное, как ты считаешь, Сен-Санса, например?

Тамара устало кивнула. Пусть будет. Сил больше не было. Она легла на диван и закрылась пледом.

Только представить себе, что это надолго, навсегда. Никогда не остаться одной. Вечно с этой Рухамой, которая жует пирожные и знает все о тебе и никуда не денется, пока…

Пока что? Как разобрать этот завал? Как разобраться с самой собой и с миром?

Ночь спускалась на землю. Закрыть глаза и все забыть. Спать и не думать, и не вспоминать. Не думать о том, что завтра будет утро и все начнется снова. И снова безнадежные поиски выхода. Я раковина, и во мне растет жемчужина.

Утро прогладывало через занавески, когда Тамара открыла глаза. Кофейных чашек на тумбочке не было. Не было и Рухамы, однако вчерашний разговор так ярко помнился, что просто трудно было себе представить, что это был только сон. И даже, как ни странно, было жаль, что все так просто кончилось. Было бы интересно снова эту Рухаму повидать, поболтать о том  о сем, в глаза заглянуть. Но, видимо, души не всегда приходят так запросто к тебе в гости.

Тамара встала и вышла на кухню. Кухонное окно было открыто, и с улицы плыл в кухню запах свежести, осени и ночного дождя, а на высоком табурете, у кухонного стола сидела Рухама и жевала очищенную морковку. Еще куча таких же морковок лежала в мисочке  на столе. Рухама встряхнула своими блондинистыми кудрями  и улыбнулась во весь рот Тамаре:

- Вот, ешь, вкусно!

Тамара посмотрела ей в глаза,  улыбнулась в ответ, и взяла морковку.