Разговоры с ангелом

 

Все подробности нашей первой встречи я уже, наверное, не могу восстановить, тем не менее, попробую описать, как мне это запомнилось, а если какие-то детали не будут точны, то не так уж и важно, ведь это не исследование по ангелологии, а просто краткий пересказ, так сказать, дневникового характера. 

Вспоминается мне так:

В тот день я вернулась домой голодная и усталая. На улице было темно, а дома  тихо и пусто, все куда-то разбежались. Свет горел только на кухне над столом, а вся остальная часть дома была погружена в тень. Надо было спешно разогреть сосиску, и я, сунув её в микроволновку и нажав на кнопку, вдруг заметила,     что в углу на табурете сидит какой-то тип и читает моего Пратчетта. Ну конечно, это  был некоторый шок, но я тогда, скорее всего, подумала, что он сидел здесь и раньше, просто я его не заметила.

Потом из разных разговоров с этим ангелом, из его путаных объяснений, я поняла, что в моем доме возникало уникальное сочетание полей, при котором можно было увидеть ангелов определенного типа, как говорится воочию, т.е. в диапазоне видимого спектра. Странное сочетание это создавалось действием включенной сушильной машины и включенной же микроволновки, с каким-либо продуктом от 20 до 550 гр. веса при влиянии искривления, которое вносила засунутая в шкаф сломанная медная ханукия.

Сначала я вообще понятия не имела о сушильной машине, поскольку ее запустила моя дочь перед уходом из дома, и она тихо мирно крутилась там, на балконе, а когда перестала крутиться, ангел в очередной раз пропал. Но я, конечно, отвлекаюсь и забегаю вперед.

В тот первый вечер, думаю, я несколько обалдела, и даже, наверное, вздрогнула и обратилась к незнакомцу с очень естественным в такой ситуации вопросом: «А ты кто такой?»

- Я шомер, - ответил он, ни на секунду не задумавшись. 

Сторож, ага. Но почему он тут сидит и что ему надо? Это был второй вопрос. И на это я тоже получила исчерпывающий ответ:

- Это мой пост, я всегда здесь сижу.

Ответ был мало понятным, и я, возможно, продолжала бы дальше задавать вопросы в надежде прояснить ситуацию и получать ответы, если бы не раздался звоночек микроволновки, сигнализирующий о готовности, и в этот же момент мой собеседник пропал. Помню, что я оглянулась вокруг и снова посмотрела в угол. Возможно, такая реакция воспитывается в общении с компьютером: если что-то вдруг непонятно, надо выйти и войти или выключить и включить. Но в углу было пусто, и на табуретке лежала раскрытая книга Праттчетта, как я ее там оставила.

«Ну, вот, свихнулась» - подумала я без особого расстройства. Дело в том, что, когда я была еще совсем юной, мысль свихнуться меня очень привлекала. Я училась в мат-школе, общалась с поэтами, и вообще все вокруг меня были в той или иной мере чокнутые, на их фоне я казалась себе слишком земной и практичной, и иногда мечтала немного свихнуться, чтобы стать существом более загадочным и интересным. С возрастом это мечта сильно увяла, так как я повидала много свихнувшихся типов и поняла, что безумие может человека завести слишком далеко, это с одной стороны, а с другой стороны, узнала, что и сумасшедшие очень часто бывают погружены в землю по самые уши, и вовсе не загадочны, и совсем не интересны. Но, наверное, все же, что-то осталось, возможно, тайная надежда, что если я чокнусь, то смогу плюнуть на все и больше не мыть посуду.

Да. Но сосиска показалась мне не совсем готовой, и поэтому я ее сунула снова в микроволновку и снова нажала кнопку.

И тут этот шомер возник снова.

- Да кто же ты такой? - еще раз спросила я, в этот раз уже по-русски. По-видимому  тут сработал автоматизм: «Непонятно, - перейдем на другой язык». Шомер посмотрел на меня, склонив голову, и ничего не ответил.

- Что ты тут делаешь, вообще? - упиралась я. Шомер склонил голову в другую сторону и открыл рот: было ясно, что он не понимает. Я снова перешла на иврит:

- Ты чего исчезаешь! Сторожишь, так сиди смирно, в конце концов, это раздражает.

Услышав иврит, мой ангел приободрился и отвечал так:

- Я никуда я не исчезаю, просто пропадаю из области твоей видимости. Честно говоря, это вообще не правильно, ангелам совершенно не полагается быть видимыми.

Дзынь. Микроволновка опять выключилась, и шомер снова пропал. Ага, логическая связь установлена! Я включила снова эту сосиску на три минуты, пусть сгорит, но любопытно. Ангел вернулся на свое место.

- Ага, ангел ты, значит,  понятно. А случайно, не бес из микроволновки?

Я должна объяснить, что мой вольный тон вовсе не был следствием безрассудной храбрости перед лицом мистического и не выражал неуважения к ангелам и прочей потусторонности. Скорее всего, на этом этапе я еще предполагала, что все происходящее можно объяснить чьей-то глупой шуткой, мистификацией, гипнозом или каким другим наукообразием. Постепенно надежда на реалистическое объяснение слабела, но я уже относительно свыклась с тем, что беседую с настоящим ангелом, тем более он всегда исправно появлялся, стоило мне запустить сушилку и микроволновку вместе.

- Я не бес - обиделся ангел, -  я уже прошел армию, и вот теперь на должности шомера.

- А крылья где, - продолжала подкалывать я.

- Крылья положены тем, кто закончил курс полетов, - ответствовал шомер -

А я пока был только в десантниках. Вот видишь, - и он показал на лацкан своей голубой рубашки, где явно вырисовывался белый парашютик. 

- А как же ты без крыльев назад возвращаешься, - все еще язвительно заметила я.

Шомер удивился моей неосведомленности.

- Да вот же тут у вас лестница под окном. По лестнице и возвращаемся, когда отзывают.

Пока все было логично. И правда, зачем ангелам лестница, если крылья есть. А спускаются, наверное, по ней те, кто еще и в десантниках не был и парашюта не имеет. Сосиска уже подгорала, поэтому я выключила микроволновку, сунула туда новую сосиску, и опять нажала кнопку. Ангел был на месте. Мне хотелось спросить еще кое-что. Дело в том, что у меня уже был какой-то слабый контакт с ангелами. Как-то раз мне выписали лекарство для поддержания здоровья, но как побочный эффект  я начала слышать пение ангелов. И должна сказать вам, что меня это довольно сильно раздражало. Во-первых, потому, что ангельское пение - это не совсем пение, а некоторый вид очень возвышенной декламации, а во-вторых, потому, что слышать я его начинала всегда в очень неподходящий момент, например, на крутом повороте, где навстречу мне многотонный грузовик несся, не совсем вписываясь в свой ряд, ну и тому подобное. Короче, это иногда мешает сосредоточится, так что я это лекарство перестала принимать. И понятно, что мне хотелось вопрос этот про пение прояснить.

- Скажи пожалуйста, а ты что же не поешь?

- О нет. Поют ангелы гораздо более высокого ранга. Теоретически, я конечно знаю и ноты и слова, но от этого до умения по-настоящему петь - очень далеко, поэтому мне не положено. Тебе, вот, никто петь не запрещает почему-то, а у нас бы за такое пение ангел сгорел на месте.

Мне стало неловко. Я, конечно, стараюсь публично не петь, но всегда думала, что наедине с самой собой имею полное право, а вот тут оказывается, чувствительные такие ангелы от этого страдают. С другой стороны хорошо, конечно, что он и сам не поет, по крайней мере, с его стороны не будет шума.

В тот вечер я сожгла еще три сосиски, мы выяснили с ангелом еще несколько проблем охраны евреев в поселениях и в других опасных точках, а потом сушилка кончила работать и он пропал. А я тогда не знала, что тут еще и сушилка замешана, и довольно долго после этого мы с шомером в контакт не вступали.

Денег всегда нет, и зарплата нерегулярно. Единственный выход, какой я придумываю, это экономить по мелочи, потому что на крупных вещах экономить не следует, себе дороже. Вот я и езжу на тремпах - экономлю на автобусных билетах, и сушилку не включаю - электричество экономлю. Из-за того, что сушилкой мы пользуемся редко, я и не знала, в чем причина, почему пропал мой ангел. Но зато потом, когда он снова появился, первым делом стала выяснять у него природу феномена. Надо сказать, что ангел мой не особенно образованный - что с него взять, простой шомер, хотя и стремится к учению. Часто я его заставала или у детского шкафа со стихами Леи Гольдберг, или у книжных полок мужа с исследованием по ядерной физике в руке. Очень он сокрушался, бедный, что мало научных книг на иврите, потому что никаких других языков он не понимал. И вот на многие мои вопросы отвечал он туманно и невразумительно, и вопрос оптической его видимости, к примеру, так до конца и не был мной осознан. Все, что он мог мне сказать, что произошла непредусмотренная интерференция разных полей.

Непредусмотренность эту мы тоже потом много раз обсуждали. Но и тут я сталкивалась с невозможностью что бы то ни было понять. Мой шомер утверждал, что есть строжайший запрет на разговоры с людьми для простых ангелов. Для квалифицированного общения, говорил он, высылают к людям по крайней мере магида. И избранным людям высылают, великим в Торе и знатокам каббалы. Как же могло случится так, что позволили беседовать нам - ничем не примечательной матери семейства и ему – второразрядному сторожу-десантнику? Не знал он и не мог объяснить, мялся, говорил, что ни в чем не виноват, что это системный прокол, и он тут не при чем. И просил, в случае чего не выдавать его, не жаловаться, потому что, если откроется это дело, непременно переведут его в другое место, а в другое место он не хотел. Ему и раньше предлагали охранять какого-то министра, но он отказался, поскольку в частном доме разрешается ему читать книги,и не нужно носиться с места на место. Из-за этого он имени своего настоящего не называл, боялся, что так скорее откроется дело. А на главный вопрос мой, как же возможны такие нарушения и отклонения в плане всеобщего провидения, махал руками и заверял, что знать это он никак не может. Что даже высшие ангелы, разбирающиеся в уравнениях святости третей степени, и то перед этим бессильны. «Все идет в соответствии с планом, - повторял он, - даже тогда, когда в системе сбои. Система сама по себе, а провидение выше всякой системы». Приводил мне пример с женой Маноаха. По его словам, там тоже произошел сбой, и сообщение о рождении Шимшона передал ей по ошибке какой-то мелкий ангел, не имевший на это никаких полномочий, поэтому тот ангел имени своего и не открывал, боялся наказания. Но, несмотря ни на что, Шимшон должен был родиться уникальным героем - и родился.

Симпатичный он, в сущности, парень был. Но тот, кто думает, что далее последует завязка романа, падения или взлеты, заранее предупреждаю, не будет. Ни у него на уме этого не было никоим образом, ни у меня. Я даже не знаю до сих пор, почему он вообще разговор со мной поддерживал, на вопросы отвечал. Предполагаю, что просто природа его такая, не мог не отвечать, когда к нему обращаются, даже если был погружен в чтение. И этим он сильно, конечно, отличался от всех знакомых мне людей.

Редко мы в ту пору включали сушилку, и может быть, этим объясняется, что из всех моих домочадцев только мне открылась эта странная возможность беседовать с шомером, а я никому не рассказывала. Потому не рассказывала, что был в этом определенный кайф, вернуться вечером усталой домой, налить себе кофейку и поболтать четверть часика с собеседником, который ко всему относится серьезно, не дразнится и не ерничает, и готов выслушать. А расскажи я кому-нибудь, - кто его знает, что бы было, может, вызвали бы мои родственники психиатра и уложили меня подлечится.

Часто он сокрушался, что ангелам недоступны иностранные языки, и вот не может он прочесть Талмуд, поэтому пыталась я несколько раз объяснить ему несложные отрывки, но дело, видно, было не только в языке, так как он затыкался сразу и не мог воспринять стиль. Стоило мне начать: «Когда читают "Шма" вечером? с того часа, когда когены приходят есть труму…», - как он отпадал. «Почему нельзя точно время указать? И что делать, если Храма нет, и когены не едят труму?» Законные вопросы, конечно, и не то чтобы нельзя их задавать, но ему они не давали покоя настолько, что было невозможно сдвинуться с места. Так и бросили мы это занятие, и он налег на физику. Я же, со своей стороны, интересовалась разными аспектами его жизни, просто было любопытно, поскольку до этого я про ангелов знала очень мало. Но что можно было спросить? Интересовалась я, почему он так одет - в джинсах и футболке. И на это он дал мне вполне вразумительный ответ, что внешность для ангела - форма, и что если бы он охранял харедим, то был бы одет в лапсердак и носил бы пейсы, а в поселении ангелы носят стандартную форму поселенцев.

Интересовалась я также вопросом свободы воли, поскольку по его рассказам выходило, что он мог себе выбрать работу или специализацию, а мы всегда учили, что у ангелов свободы воли нету. «Нету, - соглашался Шомер: но выбирать могу». Точка. И не понятно.

«А как же, - спрашивала я, - Аза и Азель? Спустились на землю и стали брать себе жен из женщин земли по выбору?» - «Ну, - отвечал шомер, - какая уж тут свобода - одна видимость. Мы-то тут посланники, а их отправили на постоянное жительство, вот и пришлось вести себя, как местное население. А выбрал ту женщину или эту, разница небольшая, все равно от судьбы не уйдешь». Он определенно был фаталист, этот ангел. «Ангел не может ошибиться, бывало, говаривал он: в момент ошибки он просто аннигилирует». И улыбался, довольный, что к месту ввернул умное слово из книжки по физике.

Была одна тема, которой я долго не хотела касаться, так как не была уверена, что ее обсуждение пройдет гладко. В преданиях ангелы всегда выступают «против нас». Они против того, чтобы Бог сотворил человека, против того, чтобы Он спасал Авраама, против того, чтобы давал Тору Моше. Очень я хотела у моего ангела спросить, что он думает по этому поводу, действительно ли род людской безнадежен. Хотела, но все же не спрашивала, опасалась. Все-таки у этого шомера совершенно не было чувства такта, он всегда лепил правду матку без всякого стеснения, и, со своей стороны, я сильно сомневалась, хочу ли я эту его правду слышать. И вовсе я не была уверена, что на меня возложено открывать миру истину, да и сама истина в изложении ангела-недоучки тоже могла оказаться весьма относительной. Да.

Но потом все же спросила.

Все кончилось зимой в дни хануки. В эти короткие дни и длинные вечера за окном завывал ветер, дождь стучал по крыше, стекал по стеклам и проникал в щели. В детских садах репетировали ханукальные спектакли, пели песни про победу маккавеев и размахивали картонными мечами. Обмотанные золотой бумагой кубики сияли и отражали десятки маленьких свечек.

Кто-то из моих детей вытащил из шкафа поломанную ханукию, прикрепил отвалившуюся ветку и унес в школу для ханукального представления.

И так случилось, или, наверное, так было задумано, что в последнем нашем с шомером разговоре зашла речь о человеке и его предназначении в мире. Все началось с обсуждения порядка зажигания ханукальных свечей. Ангел мой, как я уже говорила, не так уж силен был в устной Торе, арамейского языка не знал и никогда не слышал даже про разногласия дома Шамая и дома Гилеля. Однако логика зажигания сразу показалась ему подозрительной. «Как  же так, - спрашивал он, - если праздник установлен по случаю чуда горения масла, из-за того, что масла, предназначенного для одного дня, хватило на восемь дней, тогда, по логике, каждый день масла остается все меньше, и странно, что вы зажигаете с каждым днем все больше свечей». Я пыталась объяснить ему, что увеличение числа свечей символизирует Божественный свет, которые все больше открывается в мире, но и на это шомер стал возражать, что свет вовсе не открывается, поскольку человек в мире обычно вредит и портит, и что чем дальше, тем положение хуже: в мире остается все меньше мира. На самом деле, в  нашем разговоре на иврите тут была многозначность, которую я не могу точно перевести: он сказал, что «олам неелам» - мир умирает (исчезает), а эти два слова однокоренные, они связаны между собой.

Я ведь прекрасно знаю,  что на эту тему спорить бесполезно, столько всего можно сказать про упадок нравов, про исчезновение видов животных, про озоновые дыры, наконец. И бесполезно убеждать кого-то, что в мире все больше становится добра и любви. Это просто совсем другой взгляд, другая перспектива. Как в примере со стаканом, долитым до половины. Если ты смотришь с одной стороны стакана, то мир тебе представляется почти полным, и кажется, что не хватает только чуть-чуть, а с другой стороны он видится пустым, и только малость налита там на самом донышке.

И трудно, трудно спорить с тем, кто не знает устной Торы. «Бог отделил свет…», - что говорит нам на это Раши:  «Увидел, что свет хорош и отделил его для праведников в будущем мире». Стало быть, есть свет творения, который светит из прошлого, и есть еще тот свет, который светит из будущего, и мы к нему все ближе, хотим мы того или не хотим.

«Не может будущее влиять на прошлое, - спорил со мной шомер. - Это и по законом физики и по законам морали невозможно. Не может человек получать наказание или награду за то, чего он не совершил».  

Вот так мы и начали про справедливость управления. И зачем  я не замолчала, не знаю. Что может ангел знать про жизнь человека, что он понимает в вопросах воздаяния? Они ведь безгрешны по определению, им ведь ни одной ошибки нельзя совершить, а человек тащит за собой по жизни этот короб, все свои ошибки и преступления, всю боль и все разочарования. И приходит такой вот ангел безгрешный, и заявляет тебе: «В мире все свершается по высшей мере справедливости. Награда и наказание всегда соразмерны греху. Судья всего мира не может не сотворить праведного суда». Про праведный суд, это он праотца Авраама процитировал, но Авраам-то спорил, он с претензией приходил к Богу, требовал от него праведного суда, а в устах шомера слова эти превратились в декларацию, не оставляющую места для спора и сомнений.

Может, и правда, он знал больше меня. Ангелы, они вхожи в такие сферы, где человеку нет места, и они, наверное, лучше нас разбираются в устройстве небосвода и роли светил. А с другой стороны, ведь и я верю, что в мире есть справедливость, что есть наказание грешникам и есть награда праведникам. Почему же мне так трудно принять эту простую истину:  «Все получают по заслугам», почему так больно, почти невыносимо? Как мне хочется иногда, чтобы меня убедили, может быть, тогда эта боль пройдет. И я спросила его про Арика.

Арик - это сосед наш. Он учился вместе с моим сыном, в одном классе. И с детства был он человеком светлым, другого слова просто, наверное, и нет. Светлые были у него волосы, голубые глаза и улыбка, от которой делалось светло.

Саня - сын мой - после школы пошел сразу в армию, а Арик сначала на «мехина цваит» - курсы такие, подготовки к армии.

Группа террористов ворвалась в один из дней на территорию их ешивы, арабы успели расстрелять из автоматов несколько человек, и бросить зажигательную бутылку в караван, где спал Арик. Караван сгорел дотла.

Я знаю, я могла спросить шомера про катастрофу, про цунами, про смерть невинных младенцев. Но я хотела знать про Арика.

И вот этот ангел, этот правильный и уверенный в себе шомер, опустил голову на руку и заплакал.