Меир Левинов
ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ
Царя СоломонаПредисловие
Авторство
Время написания
Комментарии к Песни Песней
Кто героиня книги?
Сюжет книги
О прямом комментарии
О переводе
Священное Писание, по самому определению слова, должно говорить о священных же вещах: о Боге и о Сотворении мира, о месте человека на земле и о взаимоотношении человека и Творца. Собственно, этим вечным темам посвящены 23 книги Танаха - канонического Писания. Но в нем есть двадцать четвертая книга - Песнь Песней - книга любви. В ней ни разу не упомянут Всевышний. При первом и втором прочтении в ней не удается найти ни одного признака, связывающего хотя бы отдаленно эту книгу с религией. Конечно, любовь - великое дело, но ее следовало бы оставить поэтам и писателям. Да и вообще, Песнью Песней религиозного канона должен был бы стать какой-либо возвышенный гимн Творцу. Вместо этого нам предлагается история запутанных любовных отношений. Рассказ о том, как молодые люди встретились, полюбили друг друга и после долгих ухаживаний соединились. Любовь занимает огромное место в человеческих отношениях, в Писании есть несколько рассказов о любви. Например: "И взял Ицхак Ривку, и ввел ее в шатер матери своей, и полюбил ее, и утешился Ицхак по смерти матери своей" - это рассказ о женитьбе по родительскому сговору. Но его конец - "и полюбил Ицхак Ривку" - Можно жениться без любви, - говорит Писание, - но нельзя жить без любви. Сын Ицхака женится совсем иначе: "И полюбил Яаков Рахель, и работал за нее семь лет. И были они в глазах его, как считанные дни по его великой любви к ней" (Быт. ) - вот рассказ о женитьбе по любви. Но в обоих приведенных случаях любовный рассказ является частью того, что называется "Священной историей" - так женились патриархи. Но ведь Песнь Песней повествует о любви ничем не примечательных героев.
Почему же Песнь Песней была включена в канонический текст Писания во время его утверждения Священного свода Великим Собранием в четвертом веке до н.э? Почему Песнь Песней стала неотъемлемой частью канона, то есть, признана религиозным произведением, заслуживающим изучения и чтения во все времена? Одно из преданий рассказывает про тех людей, которые утверждали состав канона, что они "сорок дней и ночей постились и молились Всевышнему, чтобы не было на земле места любовному соблазну". Сама мысль, что такие люди нашли возможным и необходимым включить книгу земной любви в религиозный канон, изумляет.
В Тосефте рассказывается про то, как спустя приблизительно 400 лет после того, как состав Писания был утвержден, была проведена попытка изъять три произведения из канона. В следующем поколении после этой попытки велся любопытный спор, о каких книгах велось обсуждение. Выясняется, что обсуждалось две книги: Песнь Песней и Экклезиаст (Коэлет). Все единогласно признают, что был поднят вопрос об изъятии книги Экклезиаст из канона. Далеко не все согласны, что аналогичный вопрос об изъятии Песни Песней даже обсуждался. Самым известным противником даже такого предположения был рабби Акива: "Боже упаси! Все книги Писания - святы, но Песнь Песней святая святых" - произнес он категорически. С его позицией соглашаются ряд авторитетов, но, в конце концов, нам становится ясно, что все же вопрос о святости Песни Песней обсуждался, и был однозначно решен в пользу сохранения книги в каноне. Что же касается книги Коэлет (Экклезиаст), то один из участников дискуссии утверждает, что ее признали не священной и решили, что ей не место в Писании, впрочем, в последствии спор был решен в пользу книги Коэлет. (Трактат Ядаим 3:5).
Безусловно, любопытно, что автор приведенного свидетельства соединил в одно обсуждение вопрос о святости двух книг - Коэлета (Экклезиаста) и Песни Песней. Вслед за ним попробуем сравнить содержание этих книг и их отношение к религии. Песнь Песней - книга любви, главная мысль которой выражается словами: "Стрелы ее (любви) - стрелы огненные, пламя великое. Воды великие не погасят любви, реки не затопят ее". Всякий, вскормленный на европейской культуре человек, знает, что религиозная публика склонна считать любовь чем-то греховным и разрешает семейные радости только "уступая грешной природе человека". Тем не менее, Песнь Песней - священная книга. С другой стороны книга Экклезиаст. Вся книга построена вокруг обсуждения темы эфемерности бытия. Основная мысль ее состоит в том, что человек смертен и все его дела тоже смертны и с течением времен и человек, и все сделанное им исчезнут с лика земли. Только Бог вечен и только произведения Творца остаются в веках. Казалось бы, мысль, выраженная в книге, приличествует религиозному человеку, помыслы которого должны быть далеки от этого бренного мира. Да и Бог упоминается я в книге многократно и заключительная мораль книги "Почитай Бога!", казалось бы, гарантирует ей место в священном каноне.
Однако в приведенном свидетельстве все наоборот. Святость книги Экклезиаст вызывает куда большие сомнения, чем Песнь Песней. Поразительно, книга любви - почти наверняка священная, практически очевидно, что знакомство с ней обязательно для любого религиозного человека, тогда как книга об эфемерности нашей жизни и о ничтожности трудов человека по сравнению с произведением рук Всевышнего - крайне подозрительна.
Здесь, может быть, нашло выражение кредо еврейского взгляда на мир. Иудаизм, выразителями которого являются ученые, присутствовавшие на собрании, считает себя религией жизни, религией этого мира. Да, иудаизм признает Райскую вечную жизнь после смерти, даруемую в награду праведникам, но при этом Писание предпочитает уклониться от обсуждения этой темы и сосредоточиться на земных проблемах. Совершенно не случайно, в Пятикнижие Моисеевом награда мира иного упоминается только намеком, тогда как награды земной жизни упоминаются многократно. При чем эти награды имеют полностью бытовой характер (если бы слово "мещанский" не было так презираемо, то следовало бы употребить именно его): "И увидишь внуков своих и мир над Израилем" (Псалмы 128:6), "И соберешь урожай свой и будет трава на лугах для твоего скота. И ты будешь есть досыта" (Втор. 6). Такой подход Писания смущал многих людей, далеких от еврейской культуры. По крайней мере, практически все средневековые христианские авторы считают такую приземленность слабым местом иудаизма. Все-таки в религии, традиционно, ищут чего-то возвышенного, читай - не от мира сего. Может быть, это связано с представлениями о том, что материя греховна по самой своей сути, и потому духовный человек должен жить, презирая все материальное. Может быть, дело в христианстве, которое много внимания уделяет вопросу: Кому принадлежит царство небесное? Классический Танах эту тему вообще оставляет в стороне.
Многократное повторение ценности жизни нашего мира, повседневного труда, любви и семьи собственно исходит из библейских представлений о том, что Бог создал наш мир по Своей воле и желанию. Творец создал человека и поместил его в созданный Им мир, чтобы тот плодился и размножался, чтобы обрабатывал землю и заботился о ней и Всевышний, творя человека, преследовал Свои высокие цели. Человек появился не сам по себе, как в греческой мифологии, ни от "слез бога", как повествует один из египетских мифов. Из всего сказанного следует, что наш мир не только "прихожая мира грядущего", которую надо быстро покинуть, чтобы пройти в зал торжеств, но имеет собственную ценность. Точно также жизнь человеческая и все ее проявления ценны как таковые. И потому высказывание Экклезиаста: "Мертвые счастливей живых, а лучше всех тем, кто не родился" вызывает протест и отталкивание. Конечно, Экклезиаст прав, говоря, что все пройдет и следа от твоих трудов не останется, но ведь для того, чтобы трудится ты и послан в этот мир. Безусловно, еврейские мудрецы древности, обсуждавшие судьбу книги Экклезиаст, признавали, что смерть и эфемерность бытия являются непременным элементом жизни и им тоже есть свое место в этом мире. Именно это соображение, по всей видимости, спасло книгу Экклезиаста от забвения. Но все же именно про книгу любви сказано, что "Не был мир совершенным, пока не была дана книга Песнь Песней". Тогда как книга Экклезиаста осталась книгой мудрости, высокой земной мудрости, но никто про нее никогда не сказал, что она "Святая Святых", как назвал Песнь Песней рабби Акива.
Здесь уместно вспомнить слова великолепного хасидского рабби автора Сфат Эмет. Он говорит, что чем более свят текст, тем более его святость скрыта. В этом смысле святость текста Песнь Песней полностью прикрыта любовной лирикой. Точно также - продолжает он свою мысль - святость любви скрыта от большинства людей за скабрезными животными ассоциациями.
Черту под спором о святости Песни Песней подвело высказывание р. Акивы: "Все книги Писания святы - но Песнь Песней - это Святая Святых". Развивая образ р. Акивы, мы придем к поразительному результату. Писание уподоблено Храму, но Песнь Песней является как бы Святая Святых этого Храма. Вся святость Храма проистекает из Святая Святых, но вход туда дозволен только первосвященнику и только раз в году после специальной подготовки и обрядов очищения. То есть рабби Акива утверждает, что войти в мир Песни Песней можно только после предварительной подготовки.
С другой стороны, строго говоря, весь Храм является как бы оболочкой для Святая Святых. Простые посетители Иерусалимского Храма не входили в Храм, и дозволялось присутствовать только во внутреннем дворе Храма и заглядывать внутрь, при этом Святая Святых была закрыта от всех занавесом. То есть простой посетитель, полный религиозного трепета, видел только внешнюю сторону, фасад Храма. В рамках образа р. Акивы весь Танах является только оболочкой для Песни Песней. Р. Акива говорит это прямо: "Если бы не была дана Тора, то достаточно было бы Песни Песней, чтобы мир управлялся (по слову Всевышнего)" (Шир аШирим Зута). Ровно то же самое говорится о Святой Святых Иерусалимского Храма - управление всего мира исходило от туда. И здесь стоит вспомнить, что Традиция приписывает авторство Песни Песней царю Соломону, "мудрейшему из всех людей", строителю Иерусалимского Храма, человеку, который знал устройство мира и человека, который знал, чем управляется мир и что является святостью, а что нет.
В вопросе авторства все, кажется, очень просто - "Песнь Песней царя Соломона" (ПП 1:1) - то есть автор царь Соломон, которому традиция также приписывает авторство Коэлет (Экклезиаста) и Притчей - эти книги принято объединять в, так называемый, Соломонов цикл. Однако Талмудические источники (Авот деРабби Натан 1:4 и см. комментарий Биньян Иегошуа там) приводят еще одно свидетельство авторства: "Хизкиягу и его последователи записали эти три книги (имеются в виду Песнь Песней, Экклезиаст и Притчи)". Основанием для этого утверждения является стих из книги Притчей (25:1): "Вот еще притчи Соломона, записанные людьми царя Хизкиягу". Иными словами, Талмуд проводит границу между авторством и записью. Дело в том, что царя Соломона и Хизкиягу разделяет более чем 2 века. Кроме того, традиционно принято считать, что период деятельности Хизкиягу и его школы ("люди царя Хизкиягу" в приведенной цитате) охватывает период вплоть до смерти царя Йегояхина, умершего в Вавилонском плену 30 лет спустя после разрушения Иерусалимского Храма, то есть период продолжительностью в полтора века. А потому, даже если принять принцип разделения времени составления и времени записи, мы все равно сможем указать время записи песни Песней только приблизительно, с точностью полтора века, если не все три с половиной.
В древнем Израиле было довольно много книг. Об их наличии мы можем судить по упоминаниям недошедших до нас книг в том же Танахе. Например, много раз упомянуты Хроники Иудеи и Хроники Израиля. Эти книги находились в распоряжении автора книги Царей, но до нашего времени не сохранились. Точно так же не сохранилась Сейфер аЯшар ("Книга Силы" или, может быть, "Книта Славы"), упомянутая в книге Царей. В четвертой книге Пятикнижия - Бемидбар (Числа) упомянута "Книга воин Господа".
Что-то около 400 года до н. э. Великое Собрание составило канон священных книг. В него вошли только те книги, которые были сочтены необходимыми и актуальными для всех поколений. Все книги, не вошедшие в канон, как бы они ни были популярны, копировались редко и, в связи с некоторыми событиями в истории еврейского народа их прекратили переписывать, и в результате они оказались утраченными. В рамках нашего обсуждения, принципиально, что Песнь Песней была сочтена достойной канонизации. Но здесь возникает вопрос, не является ли она поздней записью древнего текста, передаваемого до тех пор устно или в не официальных записях, как, например, книга Притч царя Соломона, начиная с главы 25? Если это так, то стилистика и словарный запас данной книги может относиться к более позднему периоду, чем ее составление. Впрочем, есть иные варианты решения проблем, связанных с соотношением словарного запаса и стилистики книги со временем ее написания (об этом ниже).
В данный момент в моде подход, согласно которому принято считать книги Танаха (Ветхого Завета), как минимум поздней записью древних текстов, передаваемых до времени их фиксации изустно. По крайней мере, большинство ученых уже не любят категорически утверждать, что та или иная книга Танаха поздняя. Приведем здесь цитату из книги Моше Вейнфельда "От Иегошуа до Йошиягу": "Сама постановка вопроса о времени написания книги методически не верна. Само понятие "написание книги" не годится для древнего Израиля и всего Древнего Востока. Когда мы говорим о написании книги, мы имеем в виду произведение, написанное определенным человеком в определенном месте и в определенное время. То есть в каждой строке книги имеется отпечаток личности автора, его окружения и его эпохи. Это не так, когда мы говорим о древнем Израиле и Древнем Востоке... Древний автор собирал традиционные изустно передаваемые тексты, но он не писал литературного произведения и не был автором в современном понимании этого слова". Здесь изложена самая распространенная в наше время позиция (автор говорит о другой книге Танаха, но сказанное можно отнести к любой книге).
Кроме того, понимание первого стиха "Песнь (лучшая из) песней царя Соломона" является только одним из возможных вариантов понимания. Один из вариантов мидраша к нему предлагает понимать стих так: "Песнь поэтов царя Соломона". Данное понимание лишает царя Соломона авторства Песни Песней, но все равно датирует ее эпохой царя Соломона.
Многие современные ученые, и почти все ученые прошлого века относили время создания Песни Песней к эллинистическому периоду, то есть времени после завоевания Иудеи Александром Македонским (332 г. до н. э.). В основном они исходят из наличия нескольких, по их мнению, греческих слов. Считается, что греческие слова не могли проникнуть в иврит ранее походов Александра Македонского. Таким образом, принято было считать, что слово АПИРЬЕН (ивр!) (3:9) – (обычно переводится - "паланкин") является заимствованием из греческого. Однако большинство современных ученых считает, что греческое происхождение этого слова сомнительно, особенно в свете того, что сооружение обозначенное этим словом, несравненно более массивное, чем простой паланкин (об отождествлении этого слова см. стр.). Некоторые считают, что это слово - иранское с аналогичным значением. Иногда указывают на близость этого слова к арамейскому ПУРИЯ (ИВР!) - кровать.
Слово
(ИВР) (4:4) - почему так много исследователей были убеждены в том, что перед ними греческое слово, неясно. Для начала, все равно его значение не ясно даже в греческом. Во-вторых, переводчики Септуагинты это слово оставляют, как есть, и явно не знают его значения (о вариантах понимания слова см. на стр.). 
Далее все видят два явно персидских слова: ПАРДЕС (ивр!) - "сад", от которого происходит европейское "Парадиз" – сад. (Правда, это слово, кажется, не из древне персидского, а из средневеково персидского, и означает оно не просто сад, как в Песне Песней, а райский сад). Существует некоторая вероятность, что это слово финикийское и тогда его появление в Песне Песней времен царя Соломона - понятно - об этом ниже. Кроме того, в последнее время обнаружено, что это слово распространено по всему Средиземноморскому региону с древнейших времен. Его обнаружили и в греческом, и в баскском языках. На сегодняшний день категоричность в данном вопросе несколько поколеблена.
Слово ЭГОЗ (ивр!) - очевидно, пришедшее оттуда, откуда само это дерево происходит (откуда-то из Персии – Армении), означает орех (грецкий). Появление орехов в эпоху Соломона, учитывая международные торговые связи эпохи, не удивляет. Принято считать, что заимствования из персидского не могут датироваться эпохой, предшествующей завоеванию Вавилона Персией, что произошло после разрушения Первого Храма (через четыре века после правления Соломона).
Может быть, полезно заметить, что элементарный анализ появления новых слов в Танахе показывает, что в эпоху Соломона появляется огромное количество новых слов, связанных именно с международной торговлей. Например, ТУКИ – “попугай” в современном иврите; в Писании это слово, скорее всего, означает павлина. Слоновая кость – ШЕНГ!АВ - первая часть слова - иврит - (шен - зуб), а вторая - египетский - (эв - слон, например египетское название Элефантины - Ев). Заимствование в эту эпоху персидского слова, обозначающего грецкий орех, происхождение которого, несмотря на его русское название, совсем не Греция, а Персия или Армения, выглядит вполне естественным. Вопрос о времени окультурации грецкого ореха в Земле Израиля остается открытым. Точно так же, можно привести множество заимствований и новых слов, связанных со строительством и архитектурой. Напомним, что мастера строители Храма Соломона и царского дворца были финикийцами, посланными царем Хирамом. Исходя из всего сказанного, появление в иврите иностранных слов, относящихся к сфере торговли или политики, именно в эту эпоху не должно нас удивлять. В этом смысле нас не удивляют два слова, обозначающие благовония, упомянутые только в Песне Песней - "нард" и "карком" - оба слова индийские.
В период гипертрофированной критики появилась идея о том, что яблоня в Песне Песней является анахронизмом, и это дерево появилось в Израиле только в эллинистическую эпоху. Это замечание тоже не выдерживает критики. Во-первых, яблоня упоминается уже в книге пророка Йоэля (пророчество Йоэля относится к периоду правления царя Менаше - 7 в до н. э.). Слово яблоня появляется в названиях городов уже в книге Иегошуа - период завоевания страны Израиля - Бейт-Тапуах (Яблоневый дом) (16:53) около Хеврона и еще в названиях четырех местах фигурирует яблоня. К тому же в данном случае отождествление упомянутого плода с яблоком не представляет труда.
Главный аргумент позднего происхождения Песнь Песней состоит в употреблении частицы связки Ш (ивр!) вместо АШЕР (ивр!), как почти во всех остальных танахических текстах. Тогда как в тексте Мишны (запись 2 век н. э.) употребляется почти только краткая форма. Но здесь опять есть простое замечание. Почти все тексты Писания написаны на иерусалимском диалекте. В северном диалекте иврита ощущается четкое влияние аккадского языка, где эта частица с огласовкой "а" обычна. И она же употребляется в однозначно древнем северном тексте - "Песнь Деборы". К тому же до сих пор нечетко доказано, что язык Мишны является развитием именно иерусалимского диалекта. Более вероятно (и так утверждает сам Талмуд), что он является развитием северного галилейского диалекта.
Есть еще ряд деталей, характерных скорее для позднего иврита. Тем не менее, есть так же ряд оборотов, характерных для языка ранних книг Писания, причем их появление трудно списать на стилизацию.
Попытка датировать Песнь Песней по событиям книги не представляется возможной по причине того, что в книге не упоминается ни одно историческое событие.
Зато можно попробовать определить исторические реалии книги и обдумать, к какой эпохе они подходят. То есть к Иерусалиму какого исторического периода подходит описание города, данное в Песне Песней. Эта работа была проделана проф. Сегалом. Результаты ее выглядят так: реалии, описанные в Песне Песней, не подходит к Иерусалиму эпохи второго Храма вовсе. Более того, они не соответствуют описаниям Иерусалима ни одного периода эпохи первого Храма, кроме как периоду правления царя Соломона.
Им отмечены следующие реалии. В стихе 3:7-11 девицы Иерусалима призываются посмотреть на ложе Соломона и на венец, которые подарила ему мать в день свадьбы - все это имеет смысл только непосредственно во время правления Соломона и к тому же, учитывая число его жен, только где-то в начале этого правления. Даже как поэтическая вольность этот призыв в иной период лишен смысла.
"Кобылице в колеснице фараона" (1:9) - связь с Египтом на предмет доставки колесниц и лошадей к ним - это именно эпоха Соломона, а никакая иная (Царств-1 11:29). Упомянуты щиты, повешенные в башне (4:4). Золотые щиты сделал царь Соломон (Царств-1 10:16-17) и они были похищены египтянами во время похода египтян против Иерусалима во время правления фараона Шошонка (Шишака; Царей-1 14:26-27). Кроме этого, упомянут виноградник Соломона в Бааль-Амоне - место нигде больше во всем Писании не упомянутое. Упоминание никому не известного места в позднюю эпоху трудно счесть поэтической вольностью или стилизацией. Обычно в таких случаях выбирают достаточно известные места.
Есть некоторые мелкие детали, которые сходятся к той же эпохе. Многократно упоминаются ливанские кедры. До Соломона вещь безумно дорогая, настолько, что единственный деревянный дом из кедров - это царский дворец. Царь Соломон положил начало серьезной торговле с Финикией, и частью ее были кедры (см. Царей-1 7:2, 10:27). О цене кедров в последующие эпохи можно узнать из слов Ишаий (9:9), где строительство из кедров воспринимается как гордыня. Достаточно осмотреть список благовоний, упомянутых в Песне Песней, чтобы придти к эпохе Соломона и ни к какой иной. Благовония из Гималаев, из Судана, с юга Аравии, из Индии поставлялись в древний Израиль в огромных количествах только во времена, когда Иерусалим был международным центром торговли благовониями. Тем самым мы приходим к эпохе торгового финикийско-израильского союза, заключенного царем объединенного Израиля Соломоном и царем финикийского города-государства Цора Хирамом. Описание милого (5:14-16) входит такая роскошь драгоценных камней, металлов и слоновой кости, что остается только вспомнить: "Флот Хирама, который привез из Офира золото и великое множество драгоценных камней" (Царей-1 10:11, 9:26).
Богатейший географический материал Песни Песней дает возможность определить границы страны в эпоху ее создания. Как общеизвестные места упоминаются Эйн-Геди, Шарон и Тирца. Последний город в период Второго Храма существовал только в развалинах и потому его упоминание в позднем произведении было бы полным анахронизмом. Более того, расцвет этого города завершился в период правления царя Омри (вступил на престол Северного Царства через 55 лет после смерти царя Соломона), который перенес столицу Северного царства в Шомрон. Упомянуты горы Кармель, Хермон, Сенир, Гилеадские горы. Два города в Моаве - Хешбон и Бат-Рабим. Вряд ли в какую-либо иную эпоху глаза любимой израильтянки можно сравнить с бассейнами в Хешбоне. Этот город находился под властью Иерусалима только в эпоху правления Давида и его сына Соломона. Да и роскошь жизни в Иерусалиме соответствует эпохе Соломона, которой он "вывел из себя" царицу Савскую (Царей-1 10:5).
Кроме всего этого, полное довольство героев Песнь Песней полностью ложится на эпоху Соломона: "Иудея и Израиль жили в полном покое - каждый под лозой виноградника своего, под своим инжировым деревом" (Царей-1 5:5). Или: "Иудея и Израиль многочисленные как морской песок, ели пили и веселились" (Царей-1 4:20). Сравните со словами пророка Михи, описывающего времена Машиаха: (4): "И будут они сидеть каждый под лозой виноградника своего, под своим инжировым деревом".
Против позднего времени написания Песни Песней свидетельствуют цитаты из нее в книгах пророков. Заключительная часть книги пророка Ошеа (жил приблизительно в 9 веке до н. э.) является прямой аллюзией на Песнь Песней. Несколько отрывков книги пророка Ишайи явно подразумевают соответствующие отрывки из Песни Песней. Понятно, что сторонники позднего происхождения книги находят возражения на этот аргумент, как правило, сводящийся к тому, что автор Песни Песней и упомянутые пророки пользовались общим источником народных песен, а совершенно не обязательно перед ними лежала та книга, которую мы читаем сегодня. Но все же цитат прямых и косвенных слишком много, чтобы просто так от них отмахнутся.
Может быть, стоит сказать, что время написания Песни Песней просто не существенно. Перед нами явно поэтическое произведение, в котором не отражены ни какие события, а потому вопрос о знакомстве автора с описываемыми событиями вообще не стоит. А любовь всегда оставалась любовью и разница между любовью Ромео и Джульеты и любовью героев древности не велика. И книга остается актуальной сегодня, независимо от того насчитывается ей уже тридцать веков или же всего лишь двадцать три.
Здесь стоит добавить еще одно. Если выбранный нами вариант аллегорического чтения верен, то окончательный текст Песни Песней не может быть датирован эллинской эпохой. Скорее всего, он относится к периоду деятельности последних пророков – Хаги, Малахи. К эпохе возвращения из Вавилонского плена и, кажется, еще до восстановления Второго Храма.
В Йеменском Мидраше мы находим: "Можно читать текст Песни Песней в ее прямом чтении, но мудрость ее показывают только судьям и городским главам". Мудрость, о которой здесь говорится, раскрывается в свидетельстве Оригена: "Евреи обучают своих детей всему Писанию, но при этом они не учат их началу книги Бытия, посвященное сотворению мира, началу книги Иехезкиэля (видение Иехезкиеля), конец книги Иехезкиэля - строение Храма и книгу Песнь Песней". В этом свидетельстве обращает на себя внимание следующее: все четыре упомянутых в нем текста являются основой Тайного (мистического) Учения - Каббалы. То есть мы обнаруживаем, что уже в древности Песнь Песней воспринималась, как каббалистический (мистический) текст. Так как традиционно такого рода чтение было открыто только для избранных, то средневековые комментаторы, по крайней мере, на бумаге давали комментарий более низкого уровня, а именно - аллегорический комментарий. Прямой смысл Песни Песней, как правило, не комментировался.
В классических еврейских комментариях принято объяснять аллегории Песни Песней различными методами, чаще всего связанными с теми или иными событиями в истории Израиля. Такими является комментарий Раши и Таргум Шени. При чтении такого рода комментариев следует учитывать, что в еврейской традиции аллегорический комментарий считается комментарием низкого уровня восприятия текста. И чаще всего к нему прибегают, когда видят явный намек на тайну, не хотят ее открыть, но при этом на факт ее существования хотят указать. (Разумеется, кроме случаев, когда аллегория самоочевидна).
Понятно, с приходом новых времен, отношение к аллегорическому комментарию к Песне Песней изменилось, и огромное количество работ были посвящены разбору прямого смысла текста. Удивительное дело, но все труды, вложенные в это дело, так ни к чему и не привели. Как только отбрасывают тайну, текст запутывается и становится совершенно непонятным. Хотя бесхитростный читатель постоянно чувствует, что он стоит на самой грани понимания текста, но перейти эту грань чаще всего не удается. "Я сплю, но сердце не спит. Слышу, милый стучится... Отворила я возлюбленному, а он пропал, ушел... искала я его и не находила, звала - он не ответил" (Песнь Песней 5:2-6). Эти слова Песни Песней можно отнести к ней самой. Ее содержание, ее смысл, кажется уже понятным. Когда же начинаешь его излагать, он исчезает.
В Средние Века почти любой комментарий к Песнь Песней начинался с жалоб, что к великому сожалению автора, несмотря на все его старания, он не нашел комментария предшественников о прямом смысле Песнь Песней, такого, чтобы этот комментарий был ясен и прост и приемлем разумом разумного человека. После этого сам автор предисловия, как правило, дает комментарий столь далекий от простого смысла Песнь Песней, что чаще всего он может удовлетворить только самого автора.
В веке минувшем, когда развился "современный научный" подход, ситуация не стала легче. Научные методы, примененные к Песнь Песней, не приносят хороших результатов. Более того, если средневековым и древним авторам удавалось своими далекими от простого смысла комментариями сохранить единство книги, то современные методы, примененные к ней, чаще всего приводили авторов прошлого века к результату, что перед нами:
а) нет священной книги: "Это чистой воды светская книга, не имеющая никакого отношения к святости, к которой она присоединена по чистой случайности, в результате чисто случайного появления имени царя Соломона, и если бы не это она не дошла бы до нас" (Шимон Барнфельд).
б) Перед нами нет единой книги, а это чисто случайно собранные песни любовной лирики.
Современные исследователи менее категоричны и чаще всего они просто избегают давать ответ на столь четко поставленные вопросы. Сегодня в научном мире относительно Песнь Песней скорее время сомнений, чем решений и только в популярной литературе кто-либо способен повторить категоричные утверждения прошлого века.
Признанием, что Песнь Песней не является простым текстом, можно считать утверждение нескольких современных университетских авторитетов, что Песней Песней является просто сборником разрозненных текстов, например свадебного содержания.
Первым в новое время эту мысль высказал, Карл Буде (в комментарии к Песне Песней, изданном в 1898 г). Силу этот подход набрал после того как в конце 19 века прусский консул в Сирии Вацштейн в 1873 году побывал на свадьбе сирийских крестьян и описал эту свадьбу. Свадьба продолжалась 7 дней. Все это время жених и невеста сидели на помосте, к ним обращались, как к царю и царице. Сходный обычай можно обнаружить в свидетельстве Талмуда: во время свадьбы на жениха и невесту надевали венцы. Обычай этот в еврейской традиции отменен как часть траура по разрушенному Храму. Он сохранился в христианском свадебном обряде. Во время сирийской деревенской свадьбы вся деревня танцевала вокруг жениха и невесты. Красоты молодых описывали довольно откровенным образом (ср. главами 5 - песнь жениху и 7 - песнь невесте). Сходный обычай принят во многих местах, в том числе, по свидетельству многих этнографов прошлого века, в русских деревнях. К сожалению, вряд ли можно признать, что обычаи сирийских крестьян конца 19 века можно распространить на обычаи древних евреев. Кроме того, ряд отрывков Песнь Песней просто напрашиваются на то, чтобы их пели во время свадеб, не зря Талмуд запрещает петь отрывки из Песни Песней во время свадеб (Сангедрин, 101а). Но все это еще не доказывает, что исходно Песнь Песней - свадебный гимн.
Кажется, в наше время предположение о том, что Песнь Песней является сборником свадебных песен, исчезло из серьезной литературы, и осталось только в популярных книгах.
Дело в том, что как только ученый мир отказался от аллегорического понимания Песни Песней, то сразу начались поиски простого сюжетного понимания, и в большинстве случаев такие поиски заводили автора в никуда. Чаще всего авторы не обнаруживали единства произведения. Для того чтобы победить эту проблему, было выдвинуто ряд предположений. Первое - перед нами сборник разрозненных любовных песней. Второе - перед нами драма с несколькими участниками.
Сторонники последней точки зрения выделили иногда пять, иногда шесть героев драмы и получали неплохое представление в греческом стиле. Единственным недостатком оказывалось что, во-первых, нам не известно о драме в еврейской традиции (хотя некоторые книги Писания, например Плач Ирмиягу, явно предназначены для зачтения несколькими актерами). Во вторых, дробление на роли оказывалось столь произвольным, что от этой идеи большинство ученых нашего времени отказались.
Соображения против единства книги почти очевидны. Во-первых, переход от песни к песен не имеет логического обоснования. Кажется, что отрывки никак не связаны друг с другом. Во-вторых, в книге достаточно повторений. А в третьих, возникает подозрение, что даже героини книги разные. В первой главе - героиня крестьянка, стерегущая виноградники, а далее это городская жительница.
Довольно часто указывают на то, что некоторые отрывки Песни Песней являются обработками одной и той же песни. Действительно, связь между некоторыми отрывками Песни Песней достаточно очевидна. Беда в том, что те исследователи, которые обращают пристальное внимание на то, чем отрывки похожи друг на друга, не обращают внимания на то, чем они разнятся. В конкретных комментариях мы остановимся на этих местах и постараемся показать, что похожие отрывки описывают различные ситуации и их похожесть вполне преднамеренная.
Для того, чтобы разобраться во всех этих проблемах попробуем для начала решить вопрос попроще: Кто героиня книги?
Во времена немецкого романтизма появилось предположение и с тех пор укрепилось, что героиня книги простая крестьянка, которая борется за любовь царя. Комментариев в таком стиле бесчисленное множество. Одним из последних комментариев в этом стиле является чудесный комментарий известного исследователя зоологии и ботаники древности проф. Иегуды Феликса. Он полагает, что героиня - это простая крестьянская девушка, которая попала в гарем к царю и там дает урок знатным девам, как завоевать любовь избранного.
И все же при всей романтичности данного подхода, он кажется несколько натянутым. Для того, чтобы опровергнуть это направление комментариев достаточно рассмотреть поведение этой крестьянки. Единственное упоминание крестьянской жизни это два стиха в начале книги (1:6 и 1:8). Такое упоминание не является еще причиной для того, чтобы категорически утверждать, что перед нами крестьянка. Хотя бы, потому что в древние времена городские жители имели виноградники в окрестностях города, а скот держали чуть ли не в пределах городских стен и каждый день выгоняли его на пастбище. Характерный пример можно найти в библейском описании встречи Яакова с Рахелью или встречи слуги Авраама с Ривкой. И та, и другая являются жительницами Харана - города большего, чем провинциальный Иерусалим. Обе принадлежат к весьма состоятельным семьям, но обе они выходят поить скот к городским воротам (м.б. здесь место заметить, что за скотом ухаживают именно девушки, после того, как Яаков женился, он сам пасет скот, но жены его этим не занимаются).
Кроме этих двух стихов текст просто вопит о том, что перед нами не крестьянка, а городская девушка из состоятельной семьи. Слишком много городских деталей, слишком много ценных предметов. Здесь и стража, обходящая город, и свадьба Соломона, проходящая, конечно, не в деревне. Огромное количество благовоний, да не местных, а импортных, множество драгоценных камней и золота. Сад, описанный в книге - не плантация, а дворцовый парк и многое другое - все говорит о зажиточной городской жизни.
Мы с самого начала сказали, что героиня Песни Песней ничем не знаменита, даже имя ее в книге не упоминается. Широко распространенное утверждение, что героиню зовут Шуламит (Суламифь), скорее всего, ошибочно. Установление этого имени следует из стиха 7:1: "Вернись, вернись, Шуламит". Но дело в том, что в оригинале слово Шуламит сопровождается определенным артиклем, которое, как известно, с именами собственными не употребляется. Перед нами явное прилагательное женского рода от слова "Шулем". Очень часто предполагается, что это несколько испорченное слово “Шунамит” и имеется в виду Авишаг шунамитянка (Шунамит и тоже с определенным артиклем), то есть Авишаг из города Шунем. Авишаг была девицей престарелого царя Давида, которая "ухаживала за царем и прислуживала ему, но царь не познал ее" (Царей I 1:4). Если это так, то не понятно, что она делает в песне, связанной, так или иначе, с царем Соломоном, особенно в свете содержания 2 главы первой книги Царств. По аналогии с этим предположением, можно выдвинуть иное, а именно: героиня происходит из города Шулема или Шалема. Не исключено, что это краткое название Иерусалима. Дело в том, что в Писании слово Иерусалим в большинстве случаев пишется Иерушалем (при произношении Иерушалаим) и слово распадается на две части – ЙРУ-ШАЛЕМ. Кроме того, по крайней мере, один раз в книге Псалмов Иерусалим четко назван “Шалем” (76:3). Добавим весьма распространенное мнение, отождествляющее город Малки-Цедека – Шалем – с Иерусалимом (Берешит, 14:18). Если сказанное верно, то правильный перевод: “Вернись, вернись, иерусалимлянка (то есть: дева иерусалимская).
Добавим ко всему сказанному, что вопрос о том, кто герой книги, даже не ставится. Просто никому неизвестный парень. Разумеется, если не принимать во внимание комментаторов, которые отождествляют его с царем Соломоном. Предположение очень соблазнительное, но вспомним, что Соломон был коронован уже в возрасте восьми лет, а тем самым жил во дворце. Нам придется сказать, что царь был молод, что он регулярно бегал из дворца и т.д. и т.п. Тогда не ясно, почему книга опускает столь романтические подробности любовной истории. Кроме этого, последняя строфа Песни Песней пускает довольно ядовитую стрелу в адрес именно царя Соломона с его гаремом. Даже те авторы, которые включают этот персонаж в книгу, обычно делают его старым нелюбимым царем, который забрал несчастную пастушку в свой гарем, а возлюбленный по данному сюжету пытается умыкнуть свою любимую из гарема.
Предлагалось много вариантов сюжета книги. Средневековые комментаторы, например Раши, считали, что перед ними единое целое без четкой последовательности событий. При этом сам Раши считает, что единство книги определяется общей сюжетной рамкой - изгнанная из дому жена вспоминает минуты счастья с любимым (аллегория: народ Израиля вспоминает о счастливой жизни в своей стране в единстве с Возлюбленным - Богом Израиля). Его комментарий к прямому сюжету книги не имеет ни какого отношения. Сходный комментарий - аллегорическое изображение исторических событий предлагает Ибн-Эзра. При этом он считает, что сюжет Песни Песней состоит в описании первой любви. Аналогичное понимание из современных комментаторов предлагает проф. Феликс из Бар-Иланского университета. Но его комментарий предлагает, что перед нами борьба деревенской девицы, взятой в гарем царя Соломона, за сердце царя. Призыв: "Не будите, не беспокойте любовь, пока она не проснется" -приобретает особое значение: простая девица дает урок знатным девам из гарема, что любовь не терпит спешки и если действовать естественным образом и никуда не спешить, то женщина может добиться своего.
Некоторые авторы в поисках решения загадки предлагают в качестве сюжета любовный треугольник. В этом отношении блестящим комментарием является комментарий Мальбима. Согласно его мнению, речь идет о любви простой девушки, взятой в гарем к царю, к своему возлюбленному пастушку. Девушка пять раз сбегает из дворца, чтобы встретиться с любимым. Аллегорическим содержанием Песни Песней он считает, описание пяти пророчеств царя Соломона (девица - душа, дворец и дщери Иерусалимские - тело, которые мешают встретиться с Небесным возлюбленным).
Наш комментарий преследует несколько целей. Во-первых, мы хотели объяснить сложные в языковом отношении места произведения и, в случае необходимости показать варианты понимания отрывков. Во-вторых, так как данное произведение написано очень давно и очень далеко, мы хотели описать реалии места и времени написания Песни Песней. В третьих, мы пытались построить хотя бы какой-то сюжет внешней канвы повествования. Хотя при этом мы полагаем вместе с классической еврейской традицией, что Песнь Песней является произведением аллегорическим изначально.
Аллегорический комментарий мы выделили в отдельный ряд для удобства чтения, чтобы не загромождать "естественный комментарий".
Приведенный на страницах перевод является почти подстрочником. Порядок стихов и полустихов в нем соответствуют порядку оригинала. Такой подход, конечно, не дает возможности почувствовать поэтичность исходного текста. Оригинал написан ритмической прозой, богатой аллитерациями - в приведенном переводе этого почувствовать нельзя. Но наша цель дать представление о содержании Песни Песней. Так как нам хотелось бы дать представление о двух пластах произведения, то мы оказались вынужденными строго придерживаться текста оригинала. Все же мы не решились испытывать терпение читателей буквальным переводом некоторых оборотов, естественных для библейского иврита, но режущих слух русскоязычному читателю. Например, библейский иврит любит обороты, состоящие из двух однокоренных слов рядом: например "Поцелуй меня поцелуями" - это нормальный, характерный для библейского стиля оборот, но в русском языке так говорить не принято и несколько режет слух.
Мы старались избегать переводов, не являющихся на наш взгляд, буквальным смыслом текста, даже если слова оригинала это понимания могут выдержать. Например, в Елизаветинской Библии, вслед за Септуагинтой, второй стих переводится: "Поцелуй меня... ибо сосцы твои лучше вина". Понимание стоящего в оригинале слова
- "сосцы" - сомнительно (гласные знаки должны быть иными), да и по смыслу употребления этого слова неудачно. Но, тем не менее, согласные знаки такое понимание выдерживают. Мы, как правило, пренебрегаем такого рода вариантами понимания и комментариями. 
Варианты пониманий и переводов мы выносим в примечания. Точно так же при переводе неясных в оригинале стихов, а таких несколько, мы указываем на то, что перевод условный. Кроме того, мы постарались объяснить, почему мы выбрали тот или иной вариант из нескольких возможных.