МАХАНАИМ - еврейский культурно-религиозный центрК оглавлению
Э. Бормашенко
Демократия – нетрадиционная еврейская ценность
“Видеть - на самом деле значит накладывать свою душу на стандартный
отпечаток на сетчатке стандартного человеческого глаза”.
Страх, всепроникающий, въедающийся в клетки страх подвигает еврейскую интеллигенцию на странные дела. Индийских ашрамы и клубы борцов за права сексуальных меньшинств, общества радетелей экуменизма и сознания Кришны при ближайшем рассмотрении оказываются переполненными типажами с подозрительно знакомыми жестикуляцией и мимикой. Но не светлый, очищающий страх перед Небесами заставляет жестоковыйных потомков Яакова переливать свою как прежде неуемную энергию в неподобающие вместилища и кланяться божеству чужому. Ужас перед разверзнувшимся бытийным ничто, экзистенциальной опустошенностью подвигает еврейские души на невразумительные, но обеспечивающие псевдоактивностью дела. Кто только не обличал текущего состояния дел в современном американизированном обществе. И мне лень нагибаться за добавочным камнем; метать кирпич в гнущуюся под тяжестью собственных грехов, обреченную и закатывающуюся цивилизацию просто бесчестно.
Что ж, в подобном контексте, попытка Аси Энтовой предложить еврейскую неоконсервативную идею, оживлящую старые добрые ценности выглядит куда как привлекательно. Дело идет туже, когда я пытаюсь понять, что именно автор имеет в виду под нашими непреходящими идеалами. Разумеется, неоконсерватору не обойтись без иудаизма (и не только ему: сам светоч левейшего интеллектуализма Амос Оз призвал своих хасидов посещать реформистскую синагогу). Вначале, дабы убедить читателя, Ася Энтова пытается доказать несомненные преимущества еврейской веры перед всеми остальными и, разумеется в первую очередь перед христианством. Многим из нас ведь Иисусово откровение куда известней веры Авраама, Ицхака и Яакова. Подобные попытки сравнительного религиоведения предпринимались, кажется, всеми писавшими на темы веры. Скажем, такой тонко чувствующий христианский мыслитель, как С.Л.Франк так прямо и писал: “я должен и могу (курсив автора) увидать и показать, что учение Христа и личность Христа выше, чище, прекраснее и убедительнее, чем учение и личность Моисея, Магомета и Будды”.
Я и сам, грешным делом, был не прочь поискать подобные доказательства превосходства иудаизма, пока до меня не дошла их полная никчемность. Вера Моисея моя постольку и поскольку эта вера моя. И все. Здесь не избежать банальности: нас ведь тоже не любят за наши достоинства и добродетели, и ненавидят не за недостатки. Ни одну женщину на свете еще не полюбили за соотвествие канону красоты, и не оставили из-за неполного соотвествия. Веру не выбирают, как не выбирают близких. Вс-вышний говорит я есмь, потому, что я сущий. Тавтология здесь неизбежна.
Поток доказательств, демонстрирующий преимущества иудаизма по причине его максимального соответсвия эталону справедливости, никчемен по той же причине, ибо “говорить о том, что хорошо и плохо, можно, если по меньшей мере знаешь, кем и для чего сконструирован человек” (В. Пелевин). Порочного круга не избежать: эталон справедливости, размещающийся по нашему горделивому убеждению где-то возле сердца, на поверку, чаще всего оказывется шаблоном, с которым мы подходим к набору стандартных ситуаций, унаследованным от отца и деда. А ежели соскоблить еще один слой - почерпнутым из все той же Книги.
Я тоже немало чернил и душевного пыла извел, доказывая превосходства веры отцов, черпая вдохновение в апологетическом задоре в трудах Штейнзальца и Соловейчика. Убеждая близкого приятеля, я лепил цитату к цитате, не оставлявшие никаких сомнений в бездонном гуманизме иудаики: в ход шли Мидрашим и Талмуд, древние и современные комментаторы - знатоки писания, было поведано и о городах убежищах, в коих мог скрыться неумышленно убивший и о суде Сангедрине один-единственный раз приговорившем человека к смерти и получившем за то от народа прозвище “кровавый”, и.т.д, и.т.п. Но быстро выяснилось, что и оппонент мой не лаптем щи хлебает и на всякий мой довод возводит не менее основанный на первоисточниках контрдовод, и столь же убедительно обосновал человеконенавистнический характер иудаизма вообще и его конкретных представителей в частности.
Жанр апологетики, вполне легитимный сам по себе, в конечном счете никому ничего не доказывает. Мелодию иудаизма для того чтобы узнать, надо сначала услышать в своей душе. Чем становишься старше, тем более оцениваешь сократовскую концепцию знания, знания в сокровенном смысле слова, как узнавания, припоминания того, что в твоей душе уже сбылось. Если отчаянный крик шофара в Рош-А-Шана ничего не будит в душе , это просто значит, что шофар звучит не для тебя, если субботнее чтение свитка Торы, не трогает в душе никакой струны, то Тору читают тоже не для тебя. Существует мнение, что количество душ способных к восприятию Откровения и вовсе постоянно. Между прочим, иудаизм не стал мировой религией в первую очередь потому, что этого не хотел. Что-что а пропагандистский задор ему чужд.
Наша вера никак не может быть сведена к набору цитат, тем паче списку купюр на злобу дня. Можно подобрать цитаты из Талмуда и мидрашей и тогда окажется, что в самом деле Тора идеально соответствует современному неоконсервативному идеалу справедливости. Ну, кто сегодня против демократии? Все за. И у Аси Энтовой оказывается, что “иудаизм предполагает демократический механизм принятия законов”. Разумеется, автор подкрепляет свое рассуждение сверхавторитетными источниками. Мне не составит никакого труда надергать иные цитаты, и с той же степенью убедительности доказать, что никаким демократизмом в иудаизме не пахнет, по крайней мере в том смысле, в каком его понимает современная либеральная мысль. Иудаизм по духу своему насквозь аристократичен. Ася Энтова пишет об издревле всеобщем еврейском образовании, а “Шулхан Арух” советует отцу у которого один сын гаон а другой бестолочь, напрочь забыть о сыне тупице и учить толкового. Какое уж тут всеобщее образование?
Но в более общем плане в программе неоконсерваторов меня смущает не это. Ежели цель движения – возрождение наших исконных ценностей, бишь, жизнь по Торе, то что мешает неоконсерваторам начать жить по “Шулхан Аруху” прямо сейчас? Хочешь изучать Святые Книги – пожалуйста, вон их сколько евреи написали, полки книжных лавок Бней Брака и Меа Шеарим ломятся от прекрасно изданных и комментированных томов сифрей кодеш. Желаешь учиться у выдающихся раввинов – и этому нет помех, соблюдать строжайший кашрут и законы чистоты семейной жизни – вперед: кашерные магазины и миквы на каждом углу. Короче, как писали Ильф и Петров: не надо бороться за чистоту улиц, надо подметать! Наше еврейское государство конечно не идеально: и чиновники в нем воруют, и протекционизм душит и проч., и проч. но все, что нам нужно в отсутствие Храма для нестесненной духовной жизни присутствует. Речь же у неоконсерваторов, по-видимому, идет о чем-то другом: об общественном объединении, преследующем общественные же цели.
И вот тут странные сомнения начинают терзать меня: в качестве утопии – старая добрая Иудея (мединат алаха) может быть и не дурна сама по себе, как быть может, неплоха и коммунистическая утопия, взятая, как вещь в себе. А вот в деле объективирования подобных утопий всегда наступает период их практической реализации и тут-то выясняется, что без профессиональных воплотителей, говоря проще, неоконсервативого партаппарата не обойтись. А этой публики я боюсь как огня. Наверное Ася Энтова полагает, что воспитанный на Торе, неоконсервативный правящий класс будет посимпатичней нынешнего. Мне бы тоже хотелось в это верить, но действительность прозаичней, жестче и проще. Клир всегда остается самим собой, без особого различия на чем он присягает. Это еврейский религиозный истэблишмент выдал христианам для сожжения книги Рамбама и обращался к царским чиновникам, дабы последние приструнили мятежное хасидское движение. Это он отказался хоронить Рамхаля в ограде еврейского кладбища как злостного еретика (сегодня вряд ли существует ешива, где бы не изучался его комментарий).
Ну хорошо – это все дела прошлые, может быть дела пошли на поправку и можно ждать чего-либо путевого от нынешних чиновников от веры. Ни малейших оснований к подобным надеждам нет – непрекращающаяся травля рава Адина Штейнзальца – глобальнейшего ума нашего времени, херем за херемом, налагаемые на его книги, отсутствие четкой и однозначной реакции на хулиганское субботнее камнеметание со стороны официального раввината и многое многое другое не дают никаких надежд на положительные перемены. Но, пожалуй, самая поразительная метаморфоза произошла с хасидским движением. Всего сто лет тому назад родившееся, как противовес официальному рабануту, бунтарское по духу и даже по форме, подарившее еврейскому миру ярчайших лидеров, сверкавшее тонким юмором и ошеломлявшее глубиной мистических прозрений, хасидское движение умудрилось всего за сто лет окостенеть и сформировать собственные аристократию и официоз.
Казалось бы, можно ожидать от еврейского религиозного руководства более пристойного поведения на основании исторического опыта, говорящего о том, что у евреев никогда не пылали инквизиционные костры. На это намекает Штейнзальц в “Социологии невежества”, говоря о том, что в еврейских религиозных кругах реакция на открытия Коперника была слабой. Но здесь мне кажется, что сам великий гаон слегка передергивает: возможно, что реакция была слабой просто потому, что у религиозного официоза в галуте не было сил для приведения в исполнения более жестких мер. Творцу всюду и во все времена было душно. Едва ли не во всем остальном отделеннные от народов мира, в этом мы, к сожалению, удивительно с ними схожи. Просмотрите комментарии к Торе, считающиеся сегодня классическими; при жизни самих комментаторов не многие из них получали печать кошерности. Творческий человек – всегда диссидент. Сам Вс-вышний решив создать мир принял неслыханно диссидентское решение, создать нечто абсолютное небывалое. Творчество ведь предполагает новое, а я что-то не слыхал о том, чтобы тем кто близок к пирогу общественных благ оно - новое было нужно, им бы сохранять близость к пирогу.
При этом надо отдавать себе отчет в том, насколько трудно творить в иудаизме. Кто только не сетовал на недостаток свежего ветра в иудаизме. И эдесь Ася Энтова не случайно упомирает Моше Фейглина – лидера “Зо Арцейну”. Из книги Фейглина, некоторых лекций Пинхаса Полонского я понял что кругах вязаных кип (к коим я себя с гордостью причисляю) созрело мнение о том, что Талмуд – галутная философия, и писался он для народа, уходящего в тысячелетнее изгнание. Современная же еврейская жизнь в Израиле просто еще не нашла адекватного алахического отражения и простор для религиозного творчества здесь огромен. И тут мне хотелось бы проявить предельную отсторожность. Во-первых я не верю в творчество по заказу. Во-вторых грандиозное здание иудаизма состоит из тысяч кирпичиков и ни один из них не может быть вынут безболезненно, а призывы к творческому пересмотрению Моисеева завета на поверку слишком часто оказывались его реформистским демонтажом.
И в третьих - дабы творить в иудаизме нужно, как минимум, его знать. Реально существующий системный кризис иудаизма во многом схож с системным кризисом современного естествознания. Здание современных наук так разрослось, что ориентироваться свободно в нем может только подлинный гаон. За тысячи лет осознаваемой истории еврейский народ создал громадную письменную культуру, требующую необычайных интеллектуальных способностей и усилий по ее постижению. Да и мудрости народов мира накопилось изрядно. Ясно, что подобный интеллектуальный барьер под силу единицам. Впрочем, творчество равов Штейнзальца и Соловейчика самим фактом своего существования доказывают, что дела у нас не так и плохи. Рав Штейнзальц, рассказывая о Гиллеле, изящно оформил представление о еврейском мудреце, которому свойственна “с одной стороны безоглядная преданность заповедям… а с другой – широта взгляда, обнимающего целый мир – мир, в котором происходящее измеряется результатами, а изменчивость – неотъемлемое свойство самой реальности”. Так вот, с широтой взглядов у нас проблем, как правило, нет, а вот с безоглядной преданностью заповедям у образованной публики – напряженка. Думаю, что Штейнзальц, говоря о Гиллеле, вовсе не случайно поставил этот фактор на первое место. Вовсе не боясь прослыть мракобесом скажу: сначала мицвот, потом революционные преобразования в иудаизме, потом партийная активность. А там, глядишь, и агитировать за Тору не придется.
Кстати говоря, Фейглиновское движение “Зо Арцейну”, да и “Маханаим” Пинхаса Полонского сохранили свои свежесть и обаяние не только благодаря усталости от жизни истэблишмента нынешнего, готового променять пол-страны на покойное житье-бытье в Герцлии, но и благодаря тому, что не выродились в партии и не породили профессиональных политиков.
В отличие от Аси Энтовой, я не собираюсь искать в Торе аргументов в пользу демократии. Я не испытываю потребности веры в народоправие, либерализм для меня не кодеш, но весьма удобный интструмент, делающий общественную жизнь не идеальной, но переносимой. Я просто хочу, чтобы народ имел возможность время от времени отодвигать сидящих у пирога и менять на других, заведомо неидеальных, которые может быть будут грабить поменьше, зная о том, что их конкуренты спят и видят: как бы их уличить. Как говорил профессор Лейбович: я демократ, потому что хочу демократии. А единственная общественная надстройка, в которой я в самом деле испытываю ежедневную духовную потребность – это миньян. Но ведь миньян – молитвенное собрание, не менее и не более того, никакая общественно-организующая функция ему не положена. Я предлагаю жестко различать алахическую ортодоксию и политические непримирмость и нетерпимость. Между ними нет ровно ничего общего. Они идут рука об руку лишь постольку, поскольку это выгодно официальным кругам раввината. Ровно в той же мере средний избиратель, голосующий за “Мерец”, вовсе не имеет ничего против синагоги, но продолжает гневно обличать попов, поскольку верхушке его партии выгодно разыгрывать антирелигиозную карту. Признаюсь, однако, что религиозного истэблишмента я опасаюсь больше, ибо вещает он не от чьего-либо имени, а прямиком ссылаясь на Вс-вышнего.
Нужен ли мне еще один неоконсервативный официоз? Мои интересы, как религиозного еврея, вполне эффективно защищают в Кнесете религиозные партии. Да и чем бы занимался этот неоконсервативный истеблишмент? Заставил бы непокорных евреев ходить в субботу в синагогу? Закрыл бы все, что можно закрыть в субботу? Я, как и многие работающее религиозные евреи испытываю массу неудобств от (как бы это помягче сказать) не вполне еврейского характера нашего государства. Скажем, трудоустройство в большинстве фирм хай-тека для меня заказано, ибо фирмы эти не только функционируют в субботу, и поощряют специальными премиями субботнюю работу, но и обуславливают этим прием на работу. Ясно, насколько сокращен для меня, физика, рынок предложений работодателей, ибо хай-тек сегодня крупнейший наниматель рабочей силы в стране. (Ситуация вполне аналогична брежневскому мягкому, бархатному антисемитизму, нежный антисемитизм предполагал, что евреев не уничтожают, но слегка перекрывают кислород и ограничивают в приеме на службу). Но я был бы первым противником насильственного слома статус-кво в стране, отдавая себе отчет в том, что в государстве, носящем название Израиль, огромному большинству сегодня наплевать на субботу, и, едва ли, насилие поможет этому большинству субботу полюбить.
А вот итоги последнего голосования в Кнесет, которые видятся Асе Энтовой обнадеживающими в связи с успехом близкого неоконсерваторам Шаса, меня пугают, ибо свидетельствуют эти итоги о углублении раскола в израильском обществе и отсутствии значимого социального центра. Светской части голосующих люди в кипах представляются контролируемой раввинами, гомогенной массой однояйцовых мракобесов. Религиозный Израиль видит своих светских оппонентов точно такой же безликой, контролируемой масс-медиа толпой развратников, вдобавок окуренных наркотой. Что толку сокрушаться, отмечая немалую толику истины, содержащуюся в каждой из этих картинок? Куда хуже то, что разделение фаз состоялось, и это не может сказаться на устойчивости общества в целом. (Где это, кстати мой оппонент разглядел возврат к семейным ценностям? Мы-то как раз явились свидетелеми окончательного развала светской еврейской семьи. Пал и этот бастион. Семья осталась семьей в религиозном Израиле, так там ценность еврейского дома никогда и не падала. Отношение к семье едва ли не в решающей степени фиксирует раскол общества, и в значительно большей мере нежели голосование за те или иные партии). Не хочется прослыть занудой, но гражданское общество способно поддерживать собственную стабильность лишь постольку, поскольку содержит достаточное количество умеренных членов. Если же умеренные оказываются в меньшинстве, то и демократия не спасет, свободные выборы могут вынести на поверхность (не про нас будь сказано) и фюрера местного разлива. Асе Энтовой хочется напомнить, что в годы, предшествовавшие революционной бойне, российская интеллигенция охотно поддерживала самые экстремистские политические группы, включая большевиков и эсеров. В такие моменты, кажется, что у разумных, в общем, людей атрофируется какой-то орган, отвечающий за адекватное восприятие реальности (см. эпиграф). С другой-то стороны, скучные и барственные профессора- кадеты ничего такого скоропостижного, романтического и обаятельного не обещали. Так, что голосуя за политический экстремизм, хорошо бы отдавать себе отчет в том, что имеет неприятную привычку за ним непременно следовать. Алахический экстремизм, приверженцем которого я являюсь, ничего быстро достижимого и осязаемого не обещает, кроме, быть может, ежедневной, изматывающей борьбы духа. Насчет же того, что религиозные евреи – наши союзники “в борьбе за выживание Израиля и всей цивилизации”, так ведь они разные, религиозные евреи-то.
Мрачноватая слепилась картинка, но как сказано: капля света осушит море тьмы, и эта капля света - самостоятельно мыслящие, творческие еврейские головы, в кипах и без оных, всегда немногочисленные и все же неистребимые, на них и надеюсь.