Павел Гольдштейн.
К оглавлению
МИР СУДИТСЯ ДОБРОМСИГНАЛ ТРЕВОГИ В СУДНЫЙ ДЕНЬ 5734 ГОДА
Нашу Святую землю окружает мир, свободный от ответственности перед Богом. И эта мысль так страшна, что подавляет своей обреченностью. Попытка постояльцев Бедлама закрыть глаза перед чудовищной реальностью зла оказалась не столь успешной и ослабила до основания связи того целого, в котором дозволено жить роду человеческому. То, что есть, давно уже не кажется невероятным.
„Вот наступают дни, - говорит Господь Бог, - когда Я пошлю на землю голод; не голод хлеба, не жажду воды, но жажду слышания слов Господних".1 Мир, окружающий нашу Святую землю, застигнут трагической судьбой в бессилии духа своего, и это для него почти что канун конца. Думая, с чувством личной кровной привязанности, о своем, с болью в сердце осознаешь, что и здесь, на Святой земле, многие из нас только начинают разбираться в общих положениях, и все еще ходят в тумане ложных представлений и плоских догадок. Поймем же раз навсегда в это в глубочайшем смысле ответственейшее для нашего народа время, что именно мы не смеем ответить человеческой неблагодарностью на данный нам Всевышним дар Свободы. Уразумеем же, наконец, что в жизни нет неожиданностей, ибо Воля Божья означает лежащую вне сферы видимых вещей причину всего происходящего. Авраам был первым, кого Всевышний из головокружительной высоты своей и из бездонной глубины своей окликнул в пространстве своем. Это был зов к выбору и решению возвыситься над низшей материальной стороной нашей природы, это был зов к жизни с ответственностью за другого, с ощущением его боли как своей собственной. Это был призыв к человечности. Народ наш оказался на пороге иного бытия - в ожидании чего-то чудесно пленительного и ужасающе-грозного, он был накануне какого-то бесповоротно манящего и пугающего решения, он был на пороге бесконечного задания, которое требует сопротивления и борьбы, а значит, порождает боль и страдания.
И он отозвался на голос, который ощутил как „руку сильную", судьбы мира и людей направляющую. Отец вселенной требует такого служения ему со стороны Израиля, чтобы Израиль мог все народы земли обратить к истине.2 Само чудо существования народа нашего есть, прежде всего, чудо самоотверженной любви; но любовь выбирает и не может не выбирать, это не просто „всемирная отзывчивость". Несмотря на всесветное рассеяние, мы возвращаемся в свой собственный дом, из которого будто только за час перед тем вышли. Нам предстоят трудные дни. Бывали у каждого из нас страшные дни и еще более страшные ночи. И очень много было таких дней и ночей. Образ шести миллионов мучеников наших не перестает жить в сердцах каждого из нас. С непоколебимым мужеством идут на смерть сыны нашего народа. И это не только „борьба за очаг". Дело идет не о каких-нибудь материальных благах, и даже не только о жизни нашей. На каждом из нас, кем бы и чем бы он ни был, лежит долг קידוש השם. Наше общество как таковое не может не быть מקדש השם- священием имени Божьего, - и именно в этом истинная сущность нашей силы и самого нашего существования.
,,Вы видели все, что сделал Господь Бог ваш пред лицом вашим со всеми сими народами, ибо Господь Бог ваш Сам сражался за вас..." Посему во всей точности старайтесь хранить и исполнять все написанное в книге закона Моисеева, не уклоняясь от него ни направо, ни налево... Один из вас прогоняет тысячу; ибо Господь, Бог ваш, Сам сражается за вас, как говорила".3
Вчера я услышал от скромного труженика, хозяина и продавца маленькой лавочки, большие слова, проще которых нет: «Мы евреи и у нас нет другого выхода". Думаешь об этом скромном еврее из Марокко, у которого шестеро маленьких детей и который только позавчера вернулся из армии, и задаешь себе вопрос: что производит более глубокое впечатление жизненной правды, как не эта жажда настоящего человеческого родства? Метафорический язык еврейских мудрецов в высшей степени глубоко выражает эту же мысль. „Бог при создании мира заключил договор с естественными силами, сказав им: если дети Израиля примут закон, вы будете продолжать свое существование; если нет, то вернется тогда хаос". К сожалению, это Божественное требование еврейского самопожертвования ради общего блага для „постороннего" уха звучит трагикомично. Так Нобелевский лауреат, еврей Пастернак писал в своем нашумевшем романе „Доктор Живаго": „Отчего властители дум этого народа не пошли дальше слишком легко дающихся форм мировой скорби и иронизирующей мудрости? Отчего, рискуя разорваться от неотменимости своего долга, как рвутся от давления паровые котлы, не распустили они этого, неизвестно за что борющегося и за что избиваемого отряда? Отчего не сказали: "Опомнитесь. Довольно. Больше не надо. Не называйтесь, как раньше. Не сбивайтесь в кучу, разойдитесь". Еще более свысока смотрит на нас другой Нобелевский лауреат еврей Киссинджер. Что ему бедный Израиль, когда человек вершит судьбами мира. И вот уже скудненькая интеллигентская мысль, а с другой стороны - банально арифметически-простенькая дипломатия полной капитуляции перед чудовищными силами зла забирает в свои руки мировоззрение целой эпохи. Как жена Лота, этот мир может с тоской смотреть назад, но тогда он станет статуей, не из камня, и не из бронзы даже, нет, соляным столбом, который растает и исчезнет при первой же буре. Но нет худа без добра. От того, насколько глубоко ощутим мы смысл Сигнала тревоги Судного дня 5734 года, зависит не только наша судьба, но и судьба всего рода человеческого.
1 Амос, гл. 8.
2 Левит, 20:26; Второзак. 4:6.
3 И. Бен-Нун, гл. 23: