Злата Зарецкая
последний спектакль варшавского гетто
Воздвиг я памятник себе из слез еврейских
Александр Белоусов-Я пишу эти строки в час, когда Варшавское гетто пылает, а дом, в котором я нахожусь теперь,-один из последних, еще не объятых огнем. ...Огненно-красные лучи солнца, проникающие через маленькое окошко моей комнаты, из которого мы дни и ночи стреляли по врагу, говорят мне, что теперь вечер, сумерки заката. Солнце конечно не знает, насколько не жаль мне, что больше не увижу его..
(Из завещания хасида Йосефа Раковера, найденного в развалинах в бутылке)
Восставшие знали, что они обречены и встречали смерть спокойно глядя ей в глаза. Это была высшая форма протеста-остаться человеком без страха и тоски, с чувством внутреннего покоя перед неминуемым.
-Имя Господа освящают не только оружием. Пусть каждый освятит его как
может. Не будем унижаться перед иноверцами...-равин Нехемия Альтер
Неподчинение приказам, способность жить полноценной жизнью перед лицом смерти-отличительная особенность восставших Варшавского гетто.
Последний спектакль молодежного театра Дрор Хахалуцим (Птица свободы пионеров Израиля) под руководством Ицхака Каценельсона состоялся апрельской ночью 1943г накануне окончательной акции немцев
в здании центральной площади гетто на улице Дзельна 34. Участие в игре было педагогической мерой- учебной драмотерапией и открытой формой деятельности подполья.
Ицхак Каценельсон-член комитета восставших был автором последнего спектакля и судя по тому, что он создал, пророком Варшавского гетто
Он был знаменит до войны как поэт, педагог, драматург, режиссер, создатель в Лодзи одного из первых в Европе еврейских театров Ховевей сфат авар-Любители языка прошлого, где игрались его пьесы на идиш и иврите. Виленская труппа, театр Каминских, театр Габима ставили пьесы И. К. По его либретто композитор Йосеф Гладштейн создал первую еврейскую оперу Фатима, шедшую в театре Моше Шварца. В 1924 и 1935 г он приезжал в Эрец Исраэль. Повсюду среди евреев звучала шлягером его песня ’’Как прекрасны ночи в Ханаане’’ (Ма яфим ха лейлот ба Хнаан) В 1939 он бежал из Лодзи в Варшаву. С 1940 до апреля 1943 провел в гетто. Когда он выпускал свой последний спектакль, уже погибли в Треблинке его жена и двое сыновей. Под впечатлением пережитого он написал в гетто на идиш пьесы Йов и На реках Вавилонских, в которых сквозь события еврейской мифологии пытался осознать боль свою и своего народа, отказывавшегося подпевать врагу...
Лично с оружием в руках 18 января 1943г он вместе со старшим сыном Цви участвовал в первом выступлении бойцов организации Дрор против нацистов . Спектакль апреля 1943 г-был для него высшей точкой восстания ибо он прощался со своими питомцами (уже зная, что не пойдет, как Корчак вместе с детьми в газовую камеру, а останется сколько возможно жить по решению комитета восставших, чтобы написать обо всем правду) и подготавливал своих детей к их главному испытанию-к прямой встрече со смертью.
Для поддержания духа своих взрослых киндерлах он избрал свою пьесу 1931 года ’’Меж пастухами’’ или ’’Ночь в окрестностях Иерусалима’’, видение в одном действии, написанную им на иврите под впечатлением поездки в Эрец Исраэль. Тогда до войны она звучала как призыв не сдаваться перед трудностями при освоении земли обетованной. В основе сюжета столкновение мечтателя-поэта Элиягу, только что приехавшего из галута и не видящего в реальности воплощения своих снов, и прагматика-материалиста Нехемии, который решает вместе с друзьями -пастухами проучить отчаявшегося мечтателя веселым розыгрышем его идеальных исторических героев-царя Шауля, пророка Даниэля, Йосефа Бен Матитьяху(Йосифа Флавия) и Шломо Молхо. Для вызова их они якобы обращаются за помощью к Волшебнице из Эйн-Дора, вызывающей мертвых и обитающей на границе между бытием и небытием...
Игра настолько захватывает друзей и настолько впечатляет наивного, доверчивого Элиягу, что он искренне верит всему и напрямую вопрошает своих предшественников, что ему делать, чтобы сохранить веру в себя, как халуца-первоцелинника? Прием театра в театре , сцены на сцене, игры в игре, диалог с историей, с духовными пастырями иудеев - до войны действовал безотказно на аудиторию как оружие для агитации новой алии, как призыв поддержать строителей-первопроходцев.
Во время оккупации все звучало уже по другому-как напоминание о своем государственном доме спасения, о золотой цепи поколений, обнаружение которой в себе делает человека сильным перед гибелью. Для подчеркивания новых смысловых акцентов в 1940-1941, уже будучи в гетто, Ицхак Каценельсон перевел эту пьесу на идиш, добавил детали и дал ей новое название Вокруг Иерусалима (Арум Йерушалайм) и лишь потом оставил прежнее-Меж пастухами(Цвишен пастухер), придавая тем самым дополнительный духовный смысл- пастыри – наставники еврейского народа напоминали своим наследникам об Иерусалиме- символе веры и надежды. Слово видение он заменил словом игра, выделяя не философский а развлекательный аспект-(отвлекающий маневр) нового варианта. Пьеса-игра стала в один ряд с веселыми праздничными текстами на идиш, созданными Каценельсоном в гетто для молодежи: Посылающий дары(Шлах манот) и Меж светом и людьми (Цвишен лихт ун менчен)-актом духовного спасения детей. Вслед за Корчаком он разделил с ними их духовную, а позже и физическую судьбу. В идиш изменениях , возникших под влиянием войны, наивный Элиягу своим требованием ответа у истории оказывается не так уж смешон для друзей. Его духовная жажда и требовательность перевешивает доводы материалиста Нехемии, не желающего отрываться от реальности.
Из добавок 1941г.
Элиягу: О покажитесь! О помогите нам!
Нехемия: Мертвые не помогают, даже если были пророками. Шмуэль не помог Шаулю.
Элиягу. Но он его успокоил.
Нехемия: Я не хочу успокоения перед смертью
Элиягу: Захочешь! Душевный покой-это форма мужества, преодоления страха, полного просветления. Не бойся свободно всматриваться в глаза холодной смерти. Наблюдай, всмотрись в нее и тогда сможешь от нее улизнуть. .. Если так смотреть, то нет мертвых и нет смерти.
Йоханан (сын Шауля) не был в Эйн Дор(куда приходил тайком Шауль, чтобы понять будущее) и погиб на горах Гильбоа(т.е. неожиданно, не приготовившись)
А я хочу увидеть великих героев нашего народа!...Другой мир-тоже реален. Он-царство истины, мир правды!
О какой же правде хочет поведать своим воспитанникам И. Каценельсон?
О бесстрашии и несгибаемости Шауля, не побоявшегося заглянуть в свое будущее и о том, что молодое поколение Катастрофы может быть, несмотря на все свои страхи и сомнения быть таким же бескомпромиссным...(’’Мы все-Шауль, каждый из нас-Шауль..’’.).
О возможности для каждого подняться над своей болью и тоже увидеть многое на расстоянии, стать ’’Огненным Столпом’’ в пустыне для своих соплеменников, подобно пророку Даниэлю.
-Надо верить в свой народ. Верящие в народ с любовью-они и есть пророки, каждый любящий Израиль становится его главой,-
говорит Нехемия оторванному от земли Элиягу, отговаривая его обращаться к великим предкам в добавке на идиш 1941г. Кацнельсон уравнивает в последней редакции идеалиста и материалиста, ибо оба разными путями приходят к одному мужественному итогу. Принять свою судьбу как данность и даже без объяснений-таков был наказ автора
-Не пытайся разгадать, ибо мы сами-загадки-советует Даниэль, провидевший сны царей , но не предвидевший и не объяснивший собственной гибели в клетке со львами.
Оправдано даже малое сопротивление с точки зрения автора -об этом был диалог с Бен-Матитьягу-Йосифом Флавием-единственным, кто написал об Иудейских войнах. Глава о сдаче руководителя восстания-это и попытка самого Ицхака Кацнельсона оправдать себя в глазах питомцев, с которыми он не уходил умирать вместе, а готовился остаться жить, чтобы поведать правду.
И муки Флавия были его муками.
Флавий: Не слава, а горе мне. Я спас малую правду, но душу свою не спас.Сожги мою книгу....
Йегуда: Ты написал(Добавка 1941г) И ты был прав!...
Как заслугу изобразил поэт возвращение Флавию через 2000 лет его еврейского имени Бен-Матитьягу, оказавшееся возможным в сценической фантазии 41г, ставшее актом церемонии приобщения писателя к народу и в подтексте знаком единства с восставшими самого драматурга, осознававшего себя их духовным фотографом и драмотерапевтом.
Но главный лечебный эффект содержала сцена со Шломо Молхо. Из истории известна трагическая судьба маррана(1500-1532), имевшего высокий пост в кабинете министров короля Португалии и отказавшегося в 1525 году после встречи с Давидом Реувени от карьеры ради веры предков и изучения каббалы. Вера в свое мессианское предназначение привела обоих к гибели. В 1532 году Шломо Молхо был сожжен в Мантуе, перед казнью у него вырезали язык.
В пьесе Каценельсона это самая сильная фигура духовного сопротивления, изображенная больше всех сквозь призму открытой шутки, смеха и философской радости...
Он появляется на сцене в диалоге с собственным языком, проклинающим гонителей евреев даже будучи отрезанным и находящимся в мешке волшебницы. Язык Молхо, известный своими откровениями, в пьесе-самостоятельный персонаж, обладающий своей ценностью.
Молхо смеется: Это мой язык. Как и было сказано королю Карлу: сожжен буду, но язык, познавший Б-га и вырванный у меня живьем, будет всегда проклинать тебя! Заткни его, я не могу его больше слышать...
Фигура Молхо в том последнем спектакле звучала просветленно, как полное преодоление трагедии не только через веселый несгибаемый характер, но через иудейскую мысль героя, связанную с верой в единство смерти и жизни народа, убежденностью в свет во тьме и спасение через муки. Так Йермияху радовался прозревая при виде разрушенного Иерусалима, крушения Второго Храма строительство Третьего Храма.
Так Молхо сравнивает грядущее избавление с муками роженицы, радующейся появляющемуся в крови ребенку.
Элиягу: Не совладал с тобой огонь!
Молхо: Совладал! Иначе бы я .... не смеялся!
Элиягу: Смеялся? Но почему?
Молхо: Я смеялся в муках тому, что не напрасно умер. Так смеется женщина при тяжелых родах. Когда исходит из нее душа, она смеется....А ей говорят: Не бойся, ибо сына родила ты!
Вот и я тоже смеялся, когда пламя пожирало мою плоть: не в подземелье умираю-на людях, с вестью на устах! Я возвестил о грядущем спасении! Я напомнил об избавлении...Муки Машиаха будут семикратно тяжелее, но и он явится со смехом на устах...
Это был жизнеутверждающий смех и актеров театра ’’Дрор Хахалуц’’ (Свобода первопроходцев Израиля)-, достигших благодаря Ицхаку Кацнельсону на фоне приближавшейся трагедии состояния Катарсиса-легкого дыхания перед неминуемой гибелью, преодоления ее смехом и верой в бессмертие народа, осознания своей гибели как звена в цепи общенациональной жизни.
Две сцены пьесы Каценельсона, происходившие ’’Вокруг Иерусалима’’ в диалоге пастухов-первоцелинников с духовными пастырями народа сталкивались с третьей сценой драмы истории - с реальностью Катастрофы, диктуя ей свои правила игры. Зрители этого последнего спектакля уходили умирать не сломленными...
В отличие от Сталина, уродовавшего людей страхом и самоуничижением, Гитлер своей открытой ненавистью к евреям только лишь закалил своих жертв, сделав их светочами человечности , культуры духа, каждого ’’огненным столпом’’ и звеном в золотой цепи поколений.
Ицхак Каценельсон успел прожить еще год и месяц до мая 1944г. В Пинкас Виттель-Дневнике, написанном в лагере Виттель, что в Дранси на юге Франции, он успел сохранить и эту пьесу, и написать новые , но главное ему удалось в двух чемоданах закопать перед отправкой в Освенцим рукописи под деревом, о котором чудом удалось сообщить друзьям-французам. Они были обнаружены уже после полного освобождения в 1945
Так мы узнали малую правду о сопротивлении, искру, из которой разгорелось пламя государства Израиль-нашего щита и надежды.
Эта пьеса, найденная мною случайно чудом на Суккот 2003 в архиве Лохамей Гетаот, и переведенная на русский поэтом Александром Белоусовым (Светлая ему память!), оказалась актуальной своей запредельной художественной фантазией, сделавшей ее ’’Делом, Которое Было Выше Искусства’’, заставляющее и сейчас любого мечтателя
’’Стать С Веком Наравне, Всмотреться в Лицо Своего Времени...’’
Злата Зарецкая
Доктор Искусствоведения
Председатель Иерусалимского Театрального Клуба
054-4887721
02-5902404(тел\факс)
zlataz@bezeqint.net