К оглавлению книги Н.Лейбович "Новые исследования книги Исход в свете классических комментариев"

      Книга Исход / Недельный раздел Трума [4]

Менора - Храмовый семисвечник
(Подход Абраванеля с позиции аллегорического метода толкования)

25:31 И СДЕЛАЙ МЕНОРУ ИЗ ЧИСТОГО ЗОЛОТА, И ПУСТЬ ОНА БУДЕТ ВЫКОВАНА ИЗ ЦЕЛЬНОГО СЛИТКА: И ОСНОВАНИЕ ЕЕ, И СТВОЛ ЕЕ, И УКРАШЕНИЯ В ВИДЕ ЧАШЕЧЕК, ШАРОВ И ЦВЕТКОВ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ВЫКОВАНЫ ИЗ ТОГО ЖЕ СЛИТКА
25:32 ИЗ СТВОЛА ПО ОБЕИМ СТОРОНАМ ЕЕ ПУСТЬ ВЫХОДЯТ ШЕСТЬ ВЕТВЕЙ: ТРИ ВЕТВИ МЕНОРЫ ДОЛЖНЫ ВЫХОДИТЬ С ОДНОЙ СТОРОНЫ И ТРИ ВЕТВИ МЕНОРЫ – С ДРУГОЙ СТОРОНЫ СТВОЛА.
25:33 ТРИ МИНДАЛЕВИДНЫЕ ЧАШЕЧКИ, ШАР И ЦВЕТОК ДОЛЖНЫ БЫТЬ НА ОДНОЙ ВЕТВИ И ТРИ МИНДАЛЕВИДНЫЕ ЧАШЕЧКИ, ШАР И ЦВЕТОК – НА ДРУГОЙ ВЕТВИ ТАКИМИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ВСЕ ШЕСТЬ ВЕТВЕЙ, ВЫХОДЯЩИХ ИЗ СТВОЛА МЕНОРЫ.
25:34 И НА САМОМ СТВОЛЕ МЕНОРЫ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ЧЕТЫРЕ МИНДАЛЕВИДНЫЕ ЧАШЕЧКИ, ШАРЫ И ЦВЕТКИ.

Заповедь об изготовлении меноры включает в себя множество декоративных деталей: семь лампад, шесть ветвей – по три с каждой стороны, по три миндалевидные чашечки на каждой из ветвей, четыре чашечки на самом стволе меноры, и множество других частностей... Абраванель пришел к выводу о том, что богатое изобилие частных деталей в заповеди о Мишкане заставляет заняться поиском их аллегорических значений, помимо буквальных. Об этом мы говорили ранее в главе, посвященной разбору стиха "И сделают Мне Святилище..." И поскольку описание меноры также включает в себя множество скрупулезных подробностей – относительно ее внешней формы, ее размеров и количества ее элементов – сам этот факт понуждает нас заняться поиском аллегорических значений, скрываемых за всем этим изобилием.

Совершенно иной подход по отношению к множеству деталей в заповедях отстаивает Рамбам. Он не согласен с мнениями тех философов, которые полагают, что заповеди не имеют никакой внутренней основы и являются лишь набором произвольных волеизъявлений Творца. При этом Рамбам отстаивает собственную точку зрения, согласно которой каждое из божественных повелений преследует вполне определенную цель. Наряду с этим он высказывает свое категорическое несогласие с комментаторами, которые наделяют смысловым значением каждую деталь, каждую частность, имеющую отношение к той или иной заповеди и заявляет о том, что в его глазах такие ученые "достигли глубин абсурда".

Морэ невухим 3:26:

Подобно тому, как еврейские мыслители неединодушны в отношении того, являются ли деяния Господни следствием Его мудрости или следствием Его воли, не преследуя при этом никакой конкретной цели, точно также они разделились во мнениях касательно данных нам Богом заповедей. Некоторые из них полагают, что заповеди вообще не несут в себе никакого скрытого смысла, поскольку они мотивированы исключительно Божественной волей. Другие, наоборот, утверждают, что всякая заповедь и всякий запрет продиктованы Его мудростью и служат вполне конкретной цели. Соответственно, каждая заповедь имеет причину, в силу которой она и была заповедана, однако это можно понять лишь частично, поскольку мы совершенно не способны в полной мере постичь содержащуюся в них мудрость. Все мы – как простые евреи, так и философы – верим в то, что каждое из божественных предписаний имеет свой смысл.

Наряду с этим есть и такие заповеди, причины которых остаются для нас неизвестными, поскольку пути Господа невозможно изведать в полной мере. Обо всем этом свидетельствует Писание: "...уставы и законы справедливы..." (Дварим 4:8), "...законы Господа истинны, все справедливы..." (Теhилим 19:10). Эти заповеди называются "уставами" (хукким), такие, например, как запрет носить одежду из шерсти и льна (шаатнез), употреблять в пищу мясо, сваренное в молоке, или заповедь о "козле отпущения" [в Йом Киппур]. О них нашими мудрецами было сказано следующее: "Это повеления, которые Я заповедал тебе, поэтому ты не имеешь права подвергать их сомнениям". Тем не менее наши мудрецы не считали, что у этих заповедей нет никакого смысла. Напротив, они полагали, что каждая из них имеет свою причину, иначе говоря – преследует свою определенную цель, хотя нам – либо в силу скудости наших знаний, либо в силу ограниченности нашего интеллекта – не известно, в чем конкретно она заключается.

Итак, каждая заповедь, будь то позитивное или негативное предписание, обязательно имеет свой внутренний смысл; это верно как по отношению к заповедям, польза от которых несомненна – например, запреты убивать и воровать, так и по отношению к тем заповедям, которые явно лишены утилитарной цели – например, запрет получать какую-либо выгоду от плодов в первые три года после посадки (орла, см. Ваикра 19:23), или засевать виноградник другими семенами (килэй hакерем, см. Дварим 22:9). Те заповеди, полезность которых очевидна, именуются "законами" (мишпатим), а заповеди, в которых мы не усматриваем какой-либо выгоды, названы "уставами" (хукким). Наши мудрецы прокомментировали стих: "Ибо это не пустое слово для вас..." (Дварим 32:47) следующим образом: "Если вам кажется, что оно 'пустое' – то это из-за вас!" Иными словами, эти заповеди были дарованы нам не напрасно, и нельзя утверждать, что они не служат никакой цели. Ведь если по отношению к той или иной заповеди тебе кажется, что она не содержит в себе никакого смысла, то это происходит лишь по причине ограниченности твоего человеческого разума...

Как мы увидим в дальнейшем, заповедь о жертвоприношении служит великой цели. Наряду с этим мы не можем объяснить, почему в одном случае для жертвы требуется ягненок, а в другом – баран, и почему их количество должно быть строго определенным. Последнее вообще невозможно обосновать рациональным путем, и всякий, кто утруждает себя поиском смыслового значения в отношении частностей этих заповедей, в моих глазах достиг глубин абсурда... А тот, кому представляется, что каждая деталь имеет свой определенный смысл – далек от истины, равно как и всякий воображающий, будто весь закон в целом не преследует никакой цели1. Знай, что мудрость – или, если угодно, необходимость – вынуждает нас признать, что в служении Ему должны наличествовать такие элементы, которые не имеют вообще никакого смысла. Неужели сам характер подобных уставов не предусматривает наличия в заповедях некоторых частностей, не имеющих, как нам кажется, никакого определенного значения?.. Ведь что спрашивают: почему в этом случае приносится ягненок, а не баран? Однако тот же самый вопрос был бы задан, если бы вместо ягненка требовалось принести барана, поскольку следует принести в жертву только один определенный вид животного. То же самое можно ответить на вопрос о количестве приносимых в жертву животных: почему приносится в жертву семь ягнят, а не восемь? Ибо тот же самый вопрос был бы задан, если бы животных было восемь, десять или двадцать, поскольку так или иначе требуется принести определенное их количество... Таким образом не стоит спрашивать: почему именно это возможно, а другое – нет? Ибо даже если бы все было иначе, неизбежно возник бы тот же самый вопрос.

Рамбам отказывается от попыток искать смысловое значение в отдельных деталях заповедей – подобно тому, как он отказывается придавать существенную значимость некоторым типам фраз в Священном писании, носящим, по его мнению, частный характер.

Морэ невухим (Введение):

И знай, что существуют два типа пророческих аллегорий: в одних каждое отдельное слово выражает понятие, в других – только вся аллегория в целом выражает понятие, а многочисленные детали и описания носят случайный характер, поскольку не добавляют ничего существенного к той идее, которую они представляют. Однако они либо несут орнаментальную нагрузку, либо призваны опустить еще одну завесу, надежнее скрывая идею, представленную аллегорически2.

Очевидно, что в обоих процитированных нами фрагментах Рамбам намеревается опровергнуть подход комментаторов, занимающихся "дешифровкой" множества скрупулезных деталей и частностей, как в отношении заповедей, так и в отношении аллегорических толкований. Согласно его точке зрения все их выводы совершенно неочевидны, и поскольку их подход лишен комментаторской логики, к ним можно относиться либо как к догадкам гипотетического характера, либо (согласно словам самого Рамбама о толковании аггадических высказываний) как к "поэтическим оборотам", которые, по его мнению, в Торе достаточно широко рапространены. Поэтому вопросы о том, почему у меноры было семь ветвей, а не восемь, почему по три с каждой стороны, почему у нее были чашечки, шары и цветки такой-то формы или в таком-то количестве, не имеют смысла. Именно Тора определяет форму и количество тех или иных элементов, устанавливает один определенный и единственно возможный вариант, в соответствии с тем, что писал один из комментаторов Рамбама – Эфоди: "...поскольку есть число, – значит оно необходимо..."

Однако, несмотря на то, что "...мудрость – или, если угодно, необходимость..." заставила Рамбама относиться к изобилию частностей и скрупулезных деталей как к случайностям, имеющим совершенно произвольный характер, многие комментаторы3не спешили соглашаться с его точкой зрения. Ведь, если действительно принять такой подход, выбор Торы в отношении этих деталей должен быть столь же свободным и произвольным, как и выбор жаждущего, предпочитающего, в угоду своей прихоти, один из двух – разных по форме, но одинаковых по наполнению – стаканов. Вот что пишет по этому поводу р. Ицхак Арама, один из оппонентов Рамбама, выражающий свое несогласие с ним в отношении этого вопроса:

Акедат Ицхак 49:

Итак, мы установили, в чем заключается общий смысл заповеди о святой меноре. Тем не менее, как это отмечалось выше, сказанного нами недостаточно для того, чтобы понять, в чем заключается смысл всех ее деталей и частностей, и что поэтому стоит их рассматривать в свете общего принципа, изложенного нами ранее. А именно: в наших размышлениях мы постараемся обращать наше внимание на то, насколько скрупулезно – посредством божественной мудрости – были изложены описание меноры, ее форма и внешний вид, ее высота и размеры. Ведь неспроста у нее должен быть ствол посередине, по обеим сторонам которого выходят по три ветви. Помимо прочего нам надлежит тщательно исследовать и понять, что означают три повторяющихся декоративных элемента: чашечки, шары и цветки; а также три миндалевидные чашечки на каждой ветви, шар и цветок, помимо чашечек, шаров и цветков на самом стволе меноры. Невозможно допустить мысль о том, что обо всем этом Господь заповедал нам произвольно, по велению случая. Ведь если в свитке Торы отсутствует хотя бы одна буква, или есть лишняя, то весь он считается непригодным. И Боже упаси нас от мысли о том, что Творец в Его совершенной Торе повелел привести столь пространный перечень деталей, которые необходимо изготовить, и не менее пространное описание процесса их изготовления, для того лишь, чтобы дать пищу воображению людей, которые должны дать истолкования, угождающие их эстетическому вкусу.3

Абраванель приводит еще одно обоснование своей точке зрения, согласно которой – в том числе при изучении многочисленных подробностей, относящихся к элементам Мишкана – на нас возложена обязанность понять все то, что представлено в тексте намеком или аллегорически. Свое доказательство он строит на цитате из пророка Йехезкеля:

А истинность сказанного о том, что Мишкан и его детали являют собой аллегорию или намек, дающие человеку наставление, как он должен поступать, уже открыл пророк Йехезкель в своем речении: "Ты, сын человеческий, возвести дому Израиля о Храме этом, и устыдятся они грехов своих; и измерят они план. И если устыдятся они всего того, что делали, сообщи им о форме Храма, и устройство его, и выходы его, и входы его, и все очертания его, и все уставы его, и все образы его, и все законы его запиши перед глазами их, и будут хранить они все очертания его и все уставы его и по ним поступать" (43:10, 11).

И было им сказано так потому, что во времена пророка Йехезкеля люди по неведению поклонялись солнцу и луне. Поэтому пророк сказал это, чтобы они задумались и осознали, какое значение имеет Храм, и тщательно измерили его "план" – его общий, "примерный" набросок – т.е. проникли в суть его аллегорического значения. Тем самым пророк указал им на их ошибку, ибо Господу принадлежит все царство, и Он – единственный в нем правитель и надзиратель. И познай они, в чем заключается подлинное значение Храма, они неминуемо устыдились бы грехов своих, и немедленно осознали, что все это находится не за морями, а здесь – в их Святом Храме. Ведь каждая деталь этой конструкции является снадобьем, способным оказать помощь в случае того или иного духовного недуга, при условии, если к ней присмотрятся достаточно внимательно.

И для того, чтобы нагляднее подчеркнуть свое намерение, пророк сказал: "...возвести дому Израиля о Храме этом...", и далее: "...сообщи им о форме Храма...", и не сказал: "покажи". Тем самым он дает нам понять, что духовные реалии постигаются не с помощью физического зрения, но исключительно способностью проникнуть в суть того, что было высказано лишь намеком или представлено аллегорически.

Можно поставить еще один вопрос и, тем самым, только усложнить нашу задачу. Где проходит водораздел между общим и частным в отношении к каждой из заповедей? Где проходит тот рубеж, за которым изыскания в области скрытых смыслов и расшифровок аллегорических значений утрачивают статус заповеди, перестают быть возложенной на нас обязанностью и превращаются в "тщету и напраслину"? Применительно к нашему конкретному случаю: стоит ли относиться к повелению о Храме как к общей заповеди, а к каждому отдельному его предмету – как к частному "элементу, который не имеет вообще никакого смысла"; или же каждый из предметов надлежит рассматривать как общую заповедь, и лишь отдельные ее детали, имеющие отношение к практическому осуществлению (материалы, размеры, количество составных частей) рассматривать как частности, не содержащие в себе никакого смыслового значения?

Этой проблематикой занимался Абраванель в своем комментарии к "Млахим-II", где он достаточно подробно исследует вопрос о главном предназначении Храма:

Мне же представляется, что не стоит тщательно исследовать то, что было представлено лишь намеком или в виде аллегории в отношении ко множеству предметов и частных деталей, упоминающихся при возведении Мишкана или Храма, построенного царем Шломо. Нет особого смысла ни в размерах, ни в форме цветков или чашечек, или каких-либо иных элементов. Ведь указания в отношении каждой из этих деталей имели исключительно практическую необходимость, так как они являлись составной частью общей конструкции.

Примечательно, что именно Абраванель противится рационалистическому методу Рамбама и пытается найти собственное аллегорическое толкование каждой из перечисленных деталей меноры. Он считает, что каждый из них обладает собственным сокровенным смыслом, и что на нас возложена обязанность открыть и изучить их смысловые значения. Он также указывает на то, что человеческие возможности весьма ограничены, что им положен "предел", однако нельзя не согласиться с тем, что его предположение ("Мне же представляется...") является крайне субъективным.

А теперь давайте проследим, каким образом два противоположных принципа находят свое выражение применительно в заповеди о меноре. По этому поводу Рамбам дает достаточно сжатый комментарий.

Морэ невухим 3:45:

Менора была расположена напротив занавеса для того, чтобы подчеркнуть великолепие Мишкана и степень оказываемого ему почета. Ведь сам вид обители, озаряемой беспрерывным сиянием светильника, сокрытого за занавесом, способен оказывать мощное психологическое воздействие.

Итак, Рамбам совсем не объясняет, какое значение играет тот факт, что менора должна быть выкована из цельного слитка золота. Не затрагивает он и другие особенности, касающиеся ее изготовления, ее формы и конструкции, числа ее деталей. В соответствии с его словами нам остается совершенно непонятным, почему менора обязательно должна иметь такие элементы, как основание и ствол, шары и цветки "...по тому образу их, который явлен тебе на горе" (25:40).

Автор книги "Сефер hахинух", как обычно, идет по стопам Рамбама и поэтому дает аналогичный вариант толкования. Как и его именитый предшественник он не касается вопросов общей конструкции меноры и ее изготовления, однако в гораздо большей степени концентрирует наше внимание на психологическо-этических аспектах этой заповеди:

Творец повелел, чтобы в святом Храме всегда горела менора для того, чтобы все смотрящие восхищались его величием и великолепием. Ибо таков людской обычай – чтобы подчеркнуть великолепие собственного дома человек зажигает в нем большое количество свечей. За всем этим скрывается следующая идея: при виде большого количество горящих свечей в Храме человеческое сердце преисполняется трепетом и смирением пред Создателем. И мы уже говорили о том, что, благодаря верным поступкам, душа очищается. Существует фундаментальный принцип, согласно которому заповеди, дарованные нам Богом, пребывают в гармоничном сочетании с духовными наклонностями тех, кто их исполняет. Мистики усматривали во всем этом глубочайшие тайны; мы же обязаны ограничить себя изысканием лишь буквального смысла этих заповедей.

Но этим автор "Сефер hахинух" открывает возможность совсем иного подхода, характерного для второго лагеря толкователей, занимающихся поиском смыслового значения отдельных деталей храмовой постройки. Согласно его словам верный поступок способен оказать свое благотворное воздействие на человека, который его совершает. И по этой причине подобный поиск не лишен смысла, ведь каждый из храмовых предметов сопряжен с тем или иным практическим действием. Видя перед собой предмет храмовой утвари, помогающий человеку полнее прочувствовать "трепет и смирение" перед Творцом, можно оказаться под еще более эффективным его воздействием, если верно уловить основное предназначение самого предмета. Сказанное является верным не только по отношению к общей форме, но и по отношению к его частным деталям. Давайте теперь прислушаемся к мнению Абраванеля, наиболее видного представителя школы интерпретации, занимающейся в основном раскрытием смыслового значения Мишкана и составляющих его деталей.

Абраванель:

...А сразу за занавесом было святилище, а в нем располагалось три храмовых предмета: стол, менора и жертвенник для воскурений, что олицетворяло собой следующую идею: даже если человек не чистосердечно, а из корыстных соображений соблюдает заповеди Торы – символом которой является описанный нами ранее Ковчег Завета, – Господь все-таки не задержит причитающуюся ему награду за благие деяния, которая обязательно ждет каждого, кому присуще подлинное благочестие. Награда может быть как духовной, так и материальной. Первая из них – материальная: богатство и почет... О чем нам напоминают стол и хлеба предложения, лежащие на нем. А второй вид награды – учение и мудрость, "ибо только к Торе Господней влечение его", поскольку для того человека, который самозабвенно стремится к мудрости, раскрываются все сокровищницы знания... Менора символизирует второй вид награды – награды духовной – ибо сказано: "Душа человека – светильник Господень..." (Мишлей 20:27) А ее семь свечей олицетворяли собой семь наук, коренящихся в Божественной Торе. Все ее свечи были обращены в сторону срединной свечи, а она в свою очередь была обращена по направлению к Святая Святых, символизируя тем самым, что истинная мудрость должна гармонично сочетаться с фундаментальными принципами Торы, хранящейся в Ковчеге (который, в свою очередь, пребывал в Святая Святых). Менора была полностью изготовлена из чистого золота, демонстрируя тем самым, что истинная мудрость не должна быть запятнана никакими чуждыми идеями, идущими вразрез с еврейской религией. Чашечки, шары и цветки олицетворяли собой взаимосвязь различных наук и знаний, которые словно ветви на дереве разветвляются одна от другой. А сама менора была выкована из цельного слитка золота, символизируя тем самым, что все виды наук сливаются в едином источнике. Ведь мудрость уподоблена единому цельному строению, состоящему из семи составных частей, в соответствии с семью основными науками... Это и олицетворяла собой менора, которая была выкована из цельного куска золота и разделялась на семь ветвей, выходящих из ее ствола...

Таким образом все вышесказанное полностью отражает его взгляд на взаимоотношение двух разновидностей истины: достигнутой с помощью рациональных исследований и полученной в результате Откровения. Абраванель был достаточно хорошо знаком с классическими образцами античной философии, трудами теологов и богословов – отцов церкви, современных ему христианских толкователей Священного писания, различными школами арабской философии, не говоря уже о том, что он превосходно владел еврейскими источниками4. Вместе с тем весьма примечателен тот факт, что именно он в своих трудах неоднократно говорит об ограниченности всех видов секулярных наук5. И хотя он рассматривал человеческий интеллект как драгоценный божественный дар, при этом он прекрасно осознавал его ограничения. Результаты, полученные с помощью интеллекта – при всех его преимуществах – неспособны состязаться с тем универсальным знанием, что было даровано человечеству через Тору и пророческое Откровение6. Как мы уже отмечали в предыдущей главе, аллегорические интерпретации храмовых предметов, сделанные Абраванелем, были продиктованы скорее его философскими воззрениями, чем какими-либо другими факторами: внешней формой самих предметов, материалами, которые использовались при их изготовлении, количеством составляющих их частей и т.д.7

Давайте рассмотрим еще одно аллегорическое толкование, автор которого пытается наделить смысловым значением буквально каждый компонент меноры.

Альшех:

"И сделай менору..." Менора символизирует человека, способного принимать Божественный свет с помощью Торы и добрых дел. Именно по этой причине она была высотой в восемнадцать ладоней, в соответствии со средним ростом человека. И хотя человек создан из грубой материи, предохраняя себя от грязи низменных и безнравственных поступков, оберегаясь от совершения греха, он может полностью очиститься и избавить себя от разного рода примесей, и, тем самым, уподобиться столь дорогому металлу как золото. Единственный способ стать подобным меноре из чистого золота – принять на себя страдания, подвергнуться испытаниям, обладающим целительной силой, очищающим человеческую душу от всякой нечистоты. И об этом сказано: "...будет выкована из цельного слитка чистого золота" (25:36) – посредством ударов, наносимых молотом, олицетворяющих собою "удары судьбы", испытания. Менора изготовлена из единого куска чистого золота, а не из многих разрозненных слитков, соединенных впоследствии, символизируя тем самым единство всех органов человеческого тела – ни один из них не должен оскверниться и стать качественно отличным от других. В принципе существует три способности, к обузданию которых должен беспрестанно стремиться человек: (а) половой инстинкт; (б) речь, ибо "умножая слова умножаешь грех"; (в) еда и питье. О каждой из них говорится в тексте. "Основание" (букв. "чресла") означает половой инстинкт, поскольку о сыновьях говорят, что они вышли из чресл отцов своих. И в этом отношении человек должен обладать крайней сдержанностью и смирением, для того, чтобы не росло его вожделение. А о речи сказано: "ствол", поскольку это гортань, участвующая в образовании звуков, составляющих связную речь. Ствол меноры также должен быть выкован из чистого золота, символизируя тем самым, что слова человека должны быть немногими и потому драгоценны как чистое золото. Выкованная менора означает, что он должен быть настолько сдержан в этом отношении, чтобы приучить себя не реагировать в ответ на оскорбления: "Лучше быть среди обиженных, чем среди обидчиков". А о третьей способности сказано: "чашечки" – намек на бокалы, наполненные вином. А "шары" – это еда и одежда, ибо намек на это содержится в буквальном значении этого слова – "яблоко" (в котором есть и мякоть и кожура, олицетворяющие собой соответственно еду и внешнее облачение). Цветки и их побеги олицетворяют собой все порождения человека – результаты его деятельности, намекая тем самым, что он не должен стремиться к получению выгоды за счет другого, а довольствовался только тем, чего ему удалось достичь собственным трудом. Сердце того, кто поступает подобным образом, никогда не преисполнится гордыней.

Сопоставляя вышеприведенные комментарии Альшеха и Абраванеля, можно ли отыскать критерий, позволяющий определить, кто из этих двух толкователей оказался ближе к буквальному смыслу Священного писания?

Несмотря на всю субъективность его подхода, Абраванель, после целого ряда предложенных им аллегорических трактовок, выдвигает еще одну собственную версию, может быть наиболее существенную из всех и заключающую собой серию попыток определить смысловое значение Мишкана и его деталей:

Не подумай, что все описания Мишкана и его деталей, порядка работ, жертвоприношений и одежд священничества, и всего того, что осуществлялось в былых поколениях, не имеют никакого отношения к сегодняшним дням, когда мы находимся в изгнании. Сказанное остается в силе и по отношению к тем заповедям, исполнение которых зависит от пребывания евреев на Святой земле. Или к уставам относительно ритуальной чистоты и нечистоты священников, коhаним. Какая, казалось бы, польза в том, что мы будем изучать их сегодня?

Ответ таков. Все темы, которые затрагиваются в Торе, чему бы они ни были посвящены, будучи изложенными в книге, являющейся для нас источником высшей мудрости, представляют собой источник вдохновения для людей, изучающих ее и стремящихся таким образом к совершенству, как сказано в книге "Дварим": "Соблюдайте же слова союза этого и исполняйте их, дабы преуспели вы во всем, что будете делать" (29:8). Эти слова наши мудрецы трактуют следующим образом: "Соблюдайте" – это Мишна (устная традиция), "исполняйте" – согласно буквальному смыслу это практическое исполнение (Сифрей, Реэ; Раши, "Дварим" 4:6). Причем последнее включает в себя также изучение текста и извлечение из него этических уроков. Это происходит как во время исполнения заповеди, так и после ее исполнения.

Поэтому постижение символических значений заповедей, относящихся к Храму и его деталям, остаются для нас в силе и сегодня, как и в те дни, когда их можно было осуществлять практически. Поскольку содержащиеся в них духовные ценности отнюдь не упразднились, человек, постоянно размышляя о них, обретает подлинное смирение пред Господом, как об этом сказано: "Жертвы Богу – дух сокрушенный..." (Теhилим 51:19)

По-видимому, комментатор проводит исследования в отношении скрытых намеков и метафор именно потому, что согласно его подходу Тора не должна быть для нас лишь "памятником древней литературы", не содержащим никаких духовных или моральных ценностей для современников. Подобную точку зрения высказывает автор труда "Торат hаола" в своем вступлении к этой книге. Он также стремится обосновать необходимость поиска смысловых значений Мишкана (а также жертвоприношений), раскрыть тайны, выраженные в тексте лишь намеком:

Вот что сказал в конце своего комментария к главе "Ваякhель" р. Бахья: "Знай, что описание Мишкана, его деталей, исследование его форм и компонентов, несмотря на то, что Храм в данный момент не существует, имеет непреходящую ценность, и тем более мы должны стараться постичь их метафорическое значение. Об этом упомянул Давид, благословенна память о нем, призвав нас словами своего псалма: 'Окружите Сион и обойдите его, сосчитайте башни его. Обратите сердце ваше к укреплениям его, сделайте высокими дворцы его, чтобы могли вы рассказать поколению грядущему' (Теhилим 48:13)".

И мне остается лишь напомнить о том, что Давид выразил буквально в следующем стихе: "Ибо это Бог, Бог наш, во веки веков..." Тем самым псалмопевец дает нам понять, что скрупулезное изучение вопросов, посвященных "Сиону" и "башням его", способно оказать нам помощь в постижении существования Бога (ибо все материальные предметы, которые были в Храме и Мишкане, несут в себе скрытые намеки на те или иные духовные реалии)... И теперь становится понятным, почему каждый человек обязан приложить все усилия к тому, чтобы разрешить трудности, неизбежно возникающие при изучении вопросов, связанных с жертвоприношениями, Храмом, их смыслом... Вполне вероятно, что именно это имели в виду мудрецы, когда сказали: "Человек, обладающий проницательностью, словно удостаивается, того чтобы Храм был возведен в его дни" (Брахот 33а). Иначе говоря, намереваясь постичь, в чем заключается подлинное предназначение Храма, памятуя при этом, что Милосердный взыскивает наши сердца, он словно удостаивается того, что Храм снова отстраивается заново в наши дни.

И также мы находим, что наши благословенной памяти мудрецы, каждый по мере своих способностей, прилагали все усилия к тому, чтобы обнаружить, каким символическим значением обладают заповеди о Мишкане и жертвоприношениях.

Примечания

1 Бааль Шем-Тов объясняет заключительный пассаж Рамбама, прибегнув к метафоре:

Возникает вопрос: как может быть, чтобы в заповедях наличествовали такие детали, которые не заключали бы в себе совершенно никакого смысла, ведь было сказано в книге "Дварим": "Ибо это не пустое слово для вас..." (32:47) Да и остальные фрагменты доказывают, что смысл есть буквально в каждой мелочи!

Из его ответа ("Знай, что мудрость – или, если угодно, необходимость – вынуждает нас признать...") явствует, что коль скоро "заповедь о жертвоприношении служит великой цели", закон может предписать принесение любой жертвы (т.е. произвольно установить, каких животных надлежит приносить в жертву – ягнят или баранов, и в каком количестве – семь, десять или восемнадцать штук), и что если бы для каждой частности имелась самодостаточная причина – не было бы никакой надобности давать повеления о жертвоприношениях.

Сказанное можно проиллюстрировать с помощью метафоры. Перед человеком, томящимся от жажды, стоят два одинаковых бокала, наполненные вином одного сорта и одного качества. Если в этот момент он станет искать обоснование тому, почему он отдает предпочтение одному из двух бокалов, то, так ничего и не выбрав, он, в конце концов, умрет от жажды. Чтобы этого не произошло, ему следует произвольно выбрать любой из двух бокалов, безо всякого обоснования, по той простой причине, что ему хочется пить. Именно это и имеет в виду учитель, когда говорит: "...Таким образом не стоит спрашивать: почему именно это возможно, а другое – нет? Ибо даже если бы все было иначе, неизбежно возник бы тот же самый вопрос".

2 Раши, а также различные представители северо-французской интерпретаторской школы, к которой он принадлежал (среди них Рашбам и р. Йосеф Бхор Шор), говоря о Храме и его деталях, воздерживаются от аллегорических толкований. Однако многие комментаторы, жившие в Испании, поступали совершенно противоположным образом. Например, в своей книге "Торат hаола", полностью посвященной аллегорическим толкованиям законов о Храме и жертвоприношениях, р. Моше Исерлес (Рама) занимается скрупулезным разбором различных комментариев структуры меноры и ее составных частей (ч. 1, гл. 15-17) – мидрашей, а также толкований, принадлежащих перу Ибн Эзры, Рамбана, Ралбага, р. Ицхака Арама, – которые находятся в явном противоречии с позицией Рамбама. Само собой разумеется, в заключение он приводит свой собственный детализированный комментарий.

3 Подобную претензию Абраванель предъявляет к Рамбаму, который пытался объяснить, в чем заключается смысловое значение заповеди о "телице с проломленным затылком" (см. Дварим 21:1-9). По мнению Рамбама эта заповедь мотивирована намерением дать огласку совершенному убийству, чтобы легче было раскрыть преступление (Морэ невухим 3:40). На что Абраванель выдвигает следующее возражение:

Тогда для чего требуется именно такая телица, "на которой еще не работали, которая не тянула еще ярма"? И для чего велено проломить ей затылок? Если бы все было так, как описал автор "Путеводителя", для достижения того же результата было бы достаточно публичной исповеди в присутствии Санhедрина или принесения в жертву быка, барана или козла!

4 Яаков Гутман в своем труде Die religions-philosophischen Lehren des Isaak Abravanel, Breslau 1916 отмечает, что Абраванель, безусловно, был одним из наиболее образованных еврейских ученых своего периода времени. Обильно цитируя источники, на которые ссылается Абраванель в своих работах, Гутман словно воссоздает для нас его библиотеку, впечатляющую своим колоссальным объемом и тематическим разнообразием.

5 В частности он подробно занимается этой темой в своем комментарии к стиху из "Млахим-I" (3:12), где он говорит о том, что Шломо в своей мудрости превзошел всех мудрецов Древнего Востока.

6 Абраванель, комментарий "Машмиа йешуа". Интересно, что в конце своей жизни, в своей последней книге "Ответы Шаулю hакоhену", он писал следующее:

Сегодня вспоминаю я грехи мои. В дни моей беспечной юности я с жадностью стремился и к секулярным, и к богословским наукам. Теперь же, когда надвинулись лихие дни старости моей, я вопрошаю сам себя в сердце своем: зачем, скажи, ты потратил цвет своей молодости на изучение греческих и прочих чуждых нам книг? Зачем сам навлек на себя проклятие? Я преданно изучал "Путеводитель" Рамбама и комментарии, проливающие свет на многие "темные места" Священного писания; многие проблемы, содержащиеся в тексте Торы, были разрешены мудростью нашего великого учителя. Нельзя сказать, чтобы я безоговорочно принимал все, что он написал: я готов принять лучшее, оставив худшее в стороне. Однако его слова побуждают наши сердца к устремленным поискам доброго и правильного. "Послушает мудрый, и умножит познания..."

7 Как и в случае с менорой, Рамбам и Абраванель также разделяются во мнениях относительно смыслового значения другой детали Мишкана – жертвенника для воскурений.

Морэ невухим 3:45:

Поскольку ежедневно в святом месте закалывалось множество животных, туши их разделывались, а внутренности и голени, подлежащие сожжению, вымывались, то, вне всякого сомнения – если бы не было предпринято никаких мер – повсюду стояло бы такое же зловоние, как и на обыкновенной бойне. Поэтому и было велено дважды в день, утром и вечером, совершать воскурения, для того, чтобы и само место, и одежды тех, кто совершает в нем служение, обладали приятным запахом. Эта мера имела своей целью поддержать достоинство Храма. Не источай он ароматный запах, не говоря уже об отвратительном, в человеческих сердцах неизбежно возникли бы совсем иные устремления. Ведь все чувства человека превозносятся, когда он обоняет приятный аромат, к которому он стремится всей душой, и преисполняются отвращением при обонянии несносных запахов, которых он бежит.

Абраванель, комментарий к разделу "Трума" (после комментария к заповеди о меноре):

В святилище располагались три предмета: стол, менора и жертвенник для воскурений, символизируя тем самым, что соблюдающий Тору (хранящуюся в Ковчеге) и ее заповеди, удостаивается трех наград от Милосердного. Первая награда – богатство и почет, которые символизировал стол. Вторая – мудрость и знание, которые символизировала менора. И третья награда за соблюдение Торы – бессмертие души, наступающее после смерти физического тела человека, что олицетворял собой жертвенник для воскурений, установленный в святилище. Струйка дыма от воскурений, поднимавшаяся вверх, символизировала душу праведника, возносящуюся к Небесам. Этот жертвенник был установлен напротив Святая Святых, а не напротив стола и от меноры, символизируя тем самым, что бессмертие души не обретается ни с помощью богатства или славы, воплощением которых являлся стол, ни с помощью секулярных наук, но только посредством Торы, уподобляясь крувим, фигуркам ангелов, простирающих свои крылья вверх.

Святой учитель, р. Йосеф Шем-Тов, благословенна память его, из уст которого я внимал словам мудрости в юности моей, показал, каким образом из учения Аристотеля и его последователей можно доказать, что душа не может обрести вечную жизнь после смерти благодаря одной лишь мудрости. И что у нас нет ни доказательств, ни свидетельств бессмертия души, ни иного пути к ее достижению, а только посредством изучения Торы и исполнения ее заповедей. И сколь прекрасны были его слова...

И для того, чтобы показать, сколь дорога и велика эта награда, первосвященник в великий день должен был, входя в Святая Святых, взять с собой воскурения, и расположить их пред Ковчегом и крувим, как бы говоря: "Возвратись, душа моя, к покою твоему..." (Теhилим 116:8)

Этот жертвенник имел золотое покрытие, что указывало на высокое предназначение души и на ее вечность. Вместе с тем он был сделан из дерева и лишь сверху покрыт золотом, символизируя тем самым, что только посредством земных деяний (а все земное подвержено гниению, как дерево) человек может достичь бессмертия и вечности, олицетворением которых являлось золото.

Вышеприведенные цитаты наглядно доказывают, что и сторонники аллегорических толкований, и их оппоненты, в своих исследованиях смыслового значения Мишкана и его деталей, поступают отнюдь не произвольно. Исследуя значение той или иной детали Мишкана каждый из них применяет свой собственный метод, остается верен разработанным им принципам интерпретации текста.
Продолжение